Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 2
Шрифт:
— Олег Гребенка, привет! — Это Васька Гайдуков вышел из воды. — Чего приуныл? Почему не ныряешь?
— А тебе что? — ответил Олег, не подымая головы.
— Олежка! Я тебя не узнаю. — Васька смеялся, приглаживая ладонями мокрый чуб. — И без своего верного дружка?
Олег не ответил. Да и что можно ответить этому задире Гайдуку? Разве он сможет что-нибудь понять? Олег тяжело вздохнул, поднялся и пошел в воду. И это он сделал для того, чтобы не говорить с Васькой Гайдуком. У Олега чесались кулаки, а связываться с Васькой не хотелось. Олег искупался неохотно, в отдалении от ребят. Не выжимая трусов, весь мокрый,
Глава VII
Ленька пришёл в бугаятню
Половину дня Ленька просидел дома. Даже не выходил за ворота. Лежал в холодочке за хатой с томиком Лермонтова. И почему-то несколько раз перечитывал:
Гарун бежал быстрее лани, Быстрей, чем заяц от орла; Бежал он в страхе с поля брани, Где кровь черкесская текла; Отец и два родные брата За честь и вольность там легли, И под пятой у супостата Лежат их головы в пыли.Читал, а прочитанное не понимал. Мысли были заняты Олегом. Тогда Ленька развернул тетрадь и начал сочинять стихи. Писалось с трудом, строки получались вялые, неинтересные. Зачеркивал и писал снова. Затем прочитал четыре строчки нарочито громко, думая, что Олег услышит:
Жарко греет солнце юга, А я тоскую оттого, Что со мною нету друга, Нет Олега моего.Умолк. Разорвал исписанный лист. Нет, пусть Олег знает, что в дружбе его никто не нуждается. Он расстелил рядно, лег на спину и то читал вслух стихи, то мечтательно смотрел в душное небо. Глазам было больно, а он смотрел и ни о чем не думал. Потом снова принимался за стихи. Читал громко — не читал, а декламировал. И впервые сегодня не мог понять то, о чем говорил поэт. В голову лезли мысли о ссоре с Олегом, о несостоявшейся поездке.
Солнце медленно поднималось, а тень возле хаты укорачивалась и уползала. Надоело Леньке перетаскивать рядно следом за тенью. Куда бы пойти? Нельзя же весь день лежать и читать! И Ленька решил пойти на ферму, к отцу. Надо же когда-нибудь посмотреть тех четырех племенных быков, которые находились на попечении отца. Отец как-то рассказывал, что все четыре, как один, лобастые, коротконогие, с лиловыми, злыми глазами. Подступиться к быкам опасно: могут рогом поддать. А отец ничуть их не боится. Разговаривает с ними, ласкает, за рога берет.
Быки молодые, и Ленька еще не видел их. Знал о них только по рассказам отца. Могут спросить: как же так, сын бугаятника — и не побывал в бугаятне, не посмотрел молодых быков? Но, во-первых, Леньку бугаи вообще не интересовали, а во-вторых (нехорошо говорить об этом, но ради справедливости приходится), он их побаивался. Да и зачем они Леньке? Бугаятником он быть не собирается. У него три сестры и два брата, а никто из них не пошел же работать на ферму. Все уехали из Грушовки. Уедет и Ленька, вот только надо ему подрасти и школу
Отец частенько приглашал Леньку на ферму:
— Леня, сынок, ты хоть бы одним глазом взглянул на моих новых красавцев. Это же какие быки! Не быки, а одно загляденье!
И вот Ленька в коровнике. Ферма стояла на отлогом берегу Егорлыка, в низине. Издали были видны лишь их покатые, темные крыши. Ленька шел ленивым шагом. Куда спешить? Посматривал на реку, на знакомые камыши в заводи, на козырек кручи, куда Олег запрятал лодку. «А может, Олег сидит в пещере и ждет меня? — думал Ленька. — Ну и пусть ждет: не дождется! А если зайти в пещеру? Нет, не зайду…»
И повернул на ферму. Зашел в пустой коровник. Двери — шириной во всю боковую стену. Можно въезжать на грузовике. Тут гулял сквозняк, сушил сточные канавки, выветривал ночное коровье тепло, запах пота и навоза.
А где же быки? Ленька поднял голову и улыбнулся. Под шатром черепичной крыши, на стропильных перекладинах белыми гроздьями сидели голуби. Их было много. «Вот какая красота! — подумал Ленька. — Сколько птицы! А мы с Олегом и не знали…»
Подошел Трифон Завьялов. На нем все тот же парусиновый, испачканный травой длинный фартук. Невысок ростом, худощав, с седой щеточкой усов, он с удивлением смотрел на Леньку.
— Сынок, — сказал он ласково, — что ты тут делаешь?
— Голубей смотрю.
— А где твой дружок?
— За ним я не бегаю.
— Вот как! Значит, раздружились?
— Батя, покажи своих бугаев! — сказал Ленька, не желая отвечать на вопрос. — Я обещал прийти, вот и пришел.
— И не боишься?
— Не маленький.
Трифон Савельевич повел Леньку в соседнее, особняком стоявшее помещение. Это и была бугаятня. Полы деревянные, стены высокие, света много. Окна продолговатые, приподняты почти к потолку, так что свет падал сверху. Пахло свежей люцерной. В углу возвышалась зеленая копенка травы. Быки находились за высокими, из толстых, надежных столбов, перегородками. Каждый в отдельном станке. Ясли-кормушки сделаны из крепкого дерева, обиты жестью.
Как только отец и сын Завьяловы появились на пороге, за перегородками возникли тяжелые вздохи, шумные посапывания, точно где-то поблизости заработали кузнечные мехи. Зазвенела цепь. В крайнем от дверей станке сперва показалась широкая, выгнутая темно-красная спина, затем глухо застучали о пол копыта. И вот бык поднялся, замигал круглыми, выпуклыми глазищами, покрутил квадратной головой. Цепь, прикрепленная к кольцу в розовых ноздрях быка, опять порывисто звякнула. «Вот это молодые быки!» — подумал Ленька.
— Сынок, ты подходи смелее, — сказал Трифон, беря за руку оторопевшего Леньку. — Они любят смелых. Это Малюта, бык, в общем, смирный. — И обратился к быку: — Ну, что, Малюта, все толстеешь? Скучно тебе за перегородкой?
Ленька увидел, как сосед Малюты, бык-красавец, тоже потянулся к отцу. Он облизал губы жестким, как рашпиль, языком. Ленька с интересом рассматривал широкий лоб быка, его короткие и толстые, как колышки, рога. Попадись на них!..
— Этого зовут Гулякой, кличка подходящая, — пояснил Трифон Савельевич. — Гуляка он и есть! Только выпусти. Как же, красавец! Видишь, вся голова у него в завитках, как у настоящего парубка. — И опять обратился к быку, будто тот что смыслил: — Ну, ну, Гуляка, не хмурься, не злись!