Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 3
Шрифт:
— Придется.
— Ну что вы заговорили все сразу, — сказал Калиниченко. — Пленарное заседание и развернутые прения мы еще устроим. А зараз надо подумать о еде. Мы же голодные! Ольга Андреевна, не смотри на нас так испуганно. Знаю, такую ораву не накормить. Но мы сами о себе побеспокоились и в машинах припасли кое-какой провиант.
— Я вам нажарю яичницы, — сказала Ольга.
— Это дело!
— А водочку разрешишь, Ольга Андреевна?
— Разрешаю.
Шоферы принесли из машин свертки, и Калиниченко, засучив рукава и взяв себе в помощники Щедрова, занялся приготовлением
— Как же мне разделить эту штуку? — озабоченно сказал Федорченко. — Трудная задача!
— Мне не надо, — сказал Холмов. — Не могу.
— Хоть малость, Алексей Фомич. Ради такого случая.
— Хоть пригуби за компанию! — поддержал Щедров.
— Порции получаются мизерные, — сказал Сагайдачный, боязливо ставя на стол вторую поллитровку. — Вот еще добавка.
— Алексей Фомич, Сагайдачный до сих пор тебя побаивается, — заметил Калиниченко. — Смотри, как он робко поставил бутылку. Ставит, а сам с тебя глаз не сводит.
— Иван, неужели правда боишься меня?
— Не боюсь, Алексей Фомич, а уважаю.
— Вот и расцедил всем поровну, — весело сказал Федорченко. — По сто граммов — не более.
Выпили за встречу, закусили, и за столом стало еще веселее и шумнее.
— Ну что на собрании актива, друзья? — спросил Холмов. — Какие проблемы?
— Проблема одна — хлеб! — за всех ответил Щедров. — Скоро косовица.
— Андрей Андреевич передавал привет, — сказал Калиниченко. — Просил сказать, что собирается навестить тебя.
— Мое отсутствие на активе небось не заметили? — нарочито грустно спросил Холмов.
— Заметили, но что поделаешь.
— Значит, говоришь, трудновата пенсионная житуха?
— Может, это мне без привычки, — ответил Холмов. — В чем беда? В Южном у меня всегда не хватало времени, а в Береговом девать его некуда.
— И как же коротаешь деньки? — поинтересовался Федорченко.
— Книги выручают. Ленина перечитываю. Делаю выписки, записи. Для себя. Может, со временем лекцию прочитаю.
— Надоест читать — приезжай к нам, в любой район, — сказал Щедров.
— Ехать что! — улыбаясь Щедрову, ответил Холмов. — Мне хочется пешком пройти по знакомым дорогам.
— Зачем? — удивился Калиниченко. — В век машин — и пешком? Чепуха! Ты только дай знать, и машина будет стоять у твоего двора. Садись и езжай.
— Установим очередь, — предложил Щедров. — Неделю в одном районе, вторую — в другом.
— Это можно, — согласился Холмов. — А как нынче с пшеничкой?
— Где как. По-разному.
— У везучего Сагайдачного и нынче пшеница стеной стоит, —
— Не то слово, Щедров, — возразил, краснея и глядя на Холмова, Сагайдачный. — Просто мы умеем ее сеять и выращивать. Приехал бы да поучился.
— Иван, а когда твои вознесенцы начнут косовицу? — спросил Холмов.
— Выборочную уже начали, — ответил Сагайдачный. — А завтра даем машинам полный ход.
Беседа затянулась. Давно на столе ничего съестного не осталось. Солнце коснулось моря. На горы пеленой легли вечерние сумерки. Шоферы завели моторы и начали разворачиваться в тесном дворе.
— Друзья, я тоже еду! — вдруг сказал Холмов. — С Иваном, в Вознесенскую.
— Везет же тебе, Сагайдачный, — сказал Щедров.
— Опять не то слово, — отшутился Сагайдачный. — Просто мы раньше всех начинаем косовицу.
Одна за другой машины покидали двор. «Газик» Сагайдачного, увозя Холмова в Вознесенскую, выехал последним. Ольга прикрыла ворота и пошла в дом. «Не стерпела душа Холмова, умчался, — думала она. — И это хорошо, что уехал. Я рада, что он оторвался от своих книг и от своей тетради. Хотя он и раньше делал записи, но не так волновался, как теперь. Пусть поездит, пусть с людьми повстречается».
Глава 24
Только через две недели, посвежевший, обветренный, в измятом, запыленном костюме, Холмов вернулся в Береговой. Лицо у него посмуглело, в глазах появился тот отличительный блеск, какой бывает у человека, постоянно живущего в степи. Ольге казалось, что никогда Холмов не был еще таким спокойным и жизнерадостным, как после поездки в Вознесенскую. Умывшись и переодевшись, он охотно и много рассказывал о своей поездке, о том, с кем встречался и о чем говорил.
— Посмотрела бы, Оля, какую пшеницу вырастили вознесенцы. Чудо, а не пшеница. На круг даст центнеров тридцать. Косовица длилась всего шесть дней. Техника выручает казаков. Без нее — беда! А какие люди, Оля! А как трудятся! И главный организатор среди них Сагайдачный. Молод, энергичен, он весь в деле. В обращении с людьми прост, всем доступен, всюду у него есть дело и до всего ему надо дойти. Умеет и поговорить с людьми, и пошутить, и потребовать. Порадовал меня Сагайдачный. Теперь бы мне еще побывать у Федорченка. На этот раз не успел. А знаешь, Оля, где я еще успел побывать?
— Не знаю.
— И ни за что не догадаешься! В Южном. Да, да, именно в Южном. Ездил к Проскурову. Взял у Сагайдачного машину и умчался в Южный.
— И чего ради? Соскучился?
— Не угадала! Дела были к Проскурову. Что за дела? Ну, во-первых, замолвил слово о вознесенцах. Хлеба у них отличные, уборка идет организованно, а грузовиков на вывозе зерна мало. Спасибо, Проскуров помог. Еще вчера из Южного ушла в Вознесенскую автоколонна. Во-вторых, лично убедился, что со строительством консервного комбината наконец-то вопрос решен. Проектная документация получена, сам видел. Строительный подрядчик тоже есть. Место давно отведено. Это еще при мне было сделано. Так что осенью будет заложен фундамент. Это меня весьма и весьма порадовало. Пойми, Оля, без такого комбината нам было бы очень трудно.