Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
Шрифт:
Рогову не было известно, что личная жизнь тети Анюты сложилась неудачно. Секретарь уездного комитета Никифоров, только что вернувшись с фронтов гражданской войны, влюбился в молоденькую уборщицу. И сейчас еще видно, что в девичестве она была красавицей. Никифоров хотел жениться на ней и уже как жену послать учиться на рабфак. Ничему этому не суждено было сбыться. Свадьба была назначена на Первое мая, а тридцатого апреля Никифоров погиб от бандитской пули. Осталась Анюта не вдовой и не мужней женой. Через девять месяцев родился у нее сын. Назвала Ильей — в память об отце.
Так Анюта и осталась в райкоме уборщицей
— Молчишь, тетя Анюта? Не хочешь отвечать?
— Что проку тебе в моем ответе? Лучше спроси тех, кто станет за тебя голосовать.
— Их тоже спрошу, придет время. — Рогов указал на кресло. — Присядь, тетя Анюта.
— Да я и постою. Ноги не наняты.
— Твоим мнением я дорожу… Но вот о чем я подумал. Ты вступила в партию, когда такие, как я, еще не существовали и в проектах. И как же могло случиться, что ты, старая коммунистка, за эти годы не выросла, не продвинулась?
— Как же не выросла? Это ты, Николаич, неверно на меня посмотрел. Я и поумнела, и стала грамотней, и в политике разбираюсь.
— А должность твоя?
— Ах, должность… Так я, Николаич, в партию-то пришла не ради должности.
— Правильно, тетя Анюта, очень правильно! — И тут же Рогов деловым тоном спросил: — А почему в райкоме никого нет?
— Время-то еще раннее.
— А для меня, выходит, не раннее?
— Знать, дела у тебя важные. Вот и поспешил.
— Позови мне Любовь Сергеевну. Она, кажется, живет во дворе.
— Зараз покличу.
Тетя Анюта ушла, а Рогов все так же стоял возле массивного стола, покрытого толстым стеклом, и задумчиво смотрел на чернильный прибор из зеленого стекла. Чернильницы были пустые. Фиолетовая корочка шелушилась на дне. В подставке, похожей на готовую улететь ракету, торчала ручка. Перо покрылось ржавчиной. Рогов раскрыл форточку. Постоял у окна, глядя на белые, обсыпанные инеем тополя. «Что-то мне вдруг стало тоскливо, — подумал он. — Может, не надо было сегодня сюда заходить? Когда заходил мысленно, то все здесь казалось иным, и мне было приятно. А вот теперь, наяву, почему-то не испытываю приятного чувства… И эти высохшие чернила, и это ржавое перо, и этот разговор с тетей Анютой…»
Открылась тяжелая, обитая ватой дверь. Рогов услышал чьи-то робкие шаги и обернулся. У дверей стояла Любовь Сергеевна, бледнолицая, немолодая женщина, с гладко причесанными и совершенно белыми волосами. «Моя техническая секретарша, — подумал Рогов. — А что мне известно о ней? Разве только то, что она в райком пришла молоденькой девушкой и тут состарилась…»
Казалось, Любовь Сергеевну ничем нельзя было удивить, а тем более испугать. И все же то, что ее так рано вызвал не Сухомлинов, а Рогов и что Рогов находился в кабинете, куда давно уже никто не заходил, не только ее удивило, но и встревожило. Не понимая, что произошло, Любовь Сергеевна приглаживала ладонью свои седые волосы и не знала, что сказать. Видя ее замешательство,
— Любовь Сергеевна, извините, я вынужден был попросить вас прийти потому, что через час выезжаю к Румянцеву. А мне нужны кое-какие материалы. Прошу вас, разыщите Сухомлинова и Митрохина. Пригласите их ко мне. И срочно!
Первым вошел Сухомлинов, небритый, мрачный. Не поздоровавшись, прошел к окну, повернулся к Рогову спиной и, взявшись за подоконник цепкими руками, сказал:
— Ну что? Уже заявился, Евгений-самозванец!
— Брось дурить, товарищ Сухомлинов!
— Я не дурю, а констатирую весьма печальный факт.
— Нам надо серьезно поговорить.
— О чем? — Сухомлинов отошел от окна. — Не о чем нам говорить.
— Я еду к Румянцеву.
— А я — то тут при чем? Тебе известно, что у Румянцева лежит мое заявление. В райкоме я не останусь, а тем более теперь…
— Позволительно спросить, что сие значит: «тем более теперь»?
— Откровенно?
— Я люблю откровенность.
— Это значит, Рогов, что я терпеть не могу карьеристов!
— А я не могу терпеть старых бездельников и грубиянов!
— Вот мы и квиты!
— Но я вынужден был пригласить тебя, — твердо сказал Рогов. — Да, именно тебя, потому что мне необходимо знать: все ли у нас готово к конференции? Я обязан буду доложить Ивану Павловичу.
— Можешь докладывать: все готово.
— Мне нужны не слова, а документы.
— Они у Митрохина. — Сухомлинов направился к выходу и в дверях встретился с Митрохиным. — Вот у него есть все, что тебе нужно.
И ушел.
Глава 3
— Я вас приветствую, Евгений Николаевич! — сказал Митрохин.
— Привет, Василий Иванович! — ответил Рогов. — Как идет жизнь?
— Благодарю, прекрасно!
Митрохин был коренаст, широкоплеч, темный костюм в обтяжку облегал его плотную фигуру. Глубокие залысины на крупной голове делали его похожим если не на доктора наук, то уж на кандидата наверняка. Казалось, Митрохин никогда не расставался ни с черными, до локтей, нарукавниками, ни со своей изрядно потертой кожаной папкой. Это была папка-работяга, набитая деловыми бумагами и справками, пригодными, как говорится, на все случаи жизни. Разбуди Митрохина среди ночи и так, ради любопытства, скажи, что тебе требуется знать то-то и то-то, и он, натянув нарукавники, пороется в своей папке и извлечет из нее именно тот документ, который нужен.
Митрохина нисколько не смутило и не удивило, что: этим ранним утром его пригласил Рогов, а не Сухомлинов. Для него важным и существенным было лишь одно: он приглашен, и приглашен для того, чтобы дать нужные сведения. И когда Рогов крепко, по-мужски пожал ему руку, показывая этим пожатием, что он рад видеть заведующего орготделом все таким же деловым и подтянутым, Митрохин слегка наклонил свою крупную голову и чуть заметно согнул обтянутую пиджаком широкую спину. Рогов сказал, что едет к Румянцеву по специальному приглашению, что ему нужны данные о подготовке конференции. Тут же твердым голосом, как это он всегда делал, когда хотел показать свою солидность, заметил, что если еще имеются какие-то недоделки, то через два дня, к его возвращению, эти недоделки необходимо устранить.