Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

Бабаевский Семен Петрович

«Вот что, Семен Афанасьевич, я тебе посоветую чистосердечно и по-дружески. Когда выпиваешь, не налегай на закуску и совершенно забудь про белый кубанский хлеб. Что содержится в белом хлебе и в обильных закусках с выпивкой? Один сплошной углевод, а от него разнесет тебя, как на дрожжах. Надо, Семен, жить впроголодь и без углеводов. Трудно? Не отрицаю, даже очень трудно. А ты терпи. В противном случае от той беды, которую затягиваешь поясом и прячешь под пиджаком, тебе никогда не избавиться. Бери пример с меня. Я намного старше тебя, а стройность у меня, как у молодого. Почему? По причине неприятия углеводов…»

По натуре Логутенков был весельчак. Когда он появлялся там, где

собиралась компания, чтобы выпить и закусить, в типичном кубанце вмиг просыпался незаурядный кавказец. Даже в голосе, в манере говорить было что-то от кавказцев. Как никто другой в Усть-Калитвинском районе, Логутенков знал, какой и по какому случаю сказать тост, а главное — как сказать. Любил попеть и потанцевать, а самую обычную выпивку сделать и веселой, и важной, и, если нужно, торжественной.

Послужной список Логутенкова пестрел должностями. В каком только чине он не ходил! Побывал и начальником райколхозсоюза еще в тридцатом, и заведующим райзо, и уполкомзагом, и председателем Усть-Калитвинского райисполкома. «И все эти должности, — говорил Логутенков, — не дали возможности сполна проявиться моему таланту». Он решил показать себя и свой талант в колхозе. Поэтому в то время, когда других вызывали на бюро райкома и уговаривали ехать на работу в станицы, Логутенков добровольно пожелал стать председателем колхоза и сам же выбрал в ту пору отстающую «Зарю». Лет шесть назад, когда его избрали председателем, Логутенков низко поклонился общему собранию, поблагодарил за доверие и сказал:

«Друзья! Товарищи! Наша общая священная цель состоит в том, чтобы отныне и навсегда наша «Заря» светила бы ярким светом, как к тому и обязывает ее название. И пусть ее яркий свет будет виден не только в Усть-Калитвинском, а во всем Южном крае».

Известно было и о том, что как-то навеселе Логутенков сказал: «Новый свет «Зари» должен осветить на моей груди Звезду Героя. Не я буду Илья Васильевич Логутенков, если этого не добьюсь». Однако Нечипуренко и Листопад уверяли, что такие слухи — сущая неправда, что они являются чьей-то злой выдумкой, ибо Логутенков — человек скромный и сказать так не мог. К тому же Нечипуренко и Листопад сами слышали, как Логутенков просил Коломийцева, чтобы его, Логутенкова, не представляли к награждению орденом. «Малость еще не дорос до ордена, не дотянул, — говорил Логутенков. — Вот рвану вперед, тогда можно. Ведь наша «Заря» пока что светит только тут, в Усть-Калитвинском, а я хочу добиться, чтобы она светила на всю страну». Погрозив пальцем, Коломийцев на это ответил: «Скромность, Илья Васильевич, штука хорошая, она украшает. Но насчет того, что ты еще не дорос, я категорически возражаю…» Но ни Нечипуренко, ни Листопад, видимо, из чувства уважения к Логутенкову, не сказали о том, как однажды, после плотного ужина, Логутенков, будучи под хмельком и в отличном настроении, говорил своим друзьям: «Подумайте сами, друзья мои, если теперь меня наградят орденом, то этим самым закроют мне дорогу к званию Героя. Скажут, Логутенков уже свое получил, и будут правы. Так что есть, друзья мои, резон подождать, ибо в таком важном деле спешка ни к чему…»

Логутенков встал и попросил подняться Нечипуренко и Листопада. Листопад одернул туго застегнутый пиджак и выпрямился, втягивая живот. Худой Нечипуренко стоял навытяжку, как солдат перед генералом, и ждал, что же скажет Логутенков.

— Прежде чем произнести достойный момента тост, позволь, дорогой Евгений Николаевич, обнять тебя, как сына родного, и поздравить от себя лично и от твоих многочисленных почитателей в «Заре» с высоким и заслуженным постом!

Тут Логутенков обнял Рогова, назвал сыном, расцеловал и даже прослезился.

— Погоди,

Илья Васильевич, погоди, — смущаясь, ответил Рогов. — С поздравлением успеется. Ведь мы еще не знаем, что скажет конференция. Ораторы, критика, тайное голосование.

— Только это? — искрение удивился Логутенков. — Если дело стало за конференцией, то считай вопрос решенным. Проголосуем за тебя с превеликим удовольствием! Дорогой Евгений Николаевич! Лучшего партийного вожака нельзя и желать, и коммунисты и все трудящиеся Усть-Калитвинского, узнав о решении конференции, примут это известие с большой радостью.

Рогов кивнул в знак согласия, поднял стопку и сказал:

— Друзья! В добром ко мне отношении коммунистов и трудящихся района я никогда не сомневался. Но для того, чтобы полностью оправдать их доверие и вывести район в передовые, необходимо уже в этом году добиться высокого урожая.

Все еще стоявшие Логутенков, Нечипуренко и Листопад дружно ответили:

— И мы этого добьемся! Под твоим, Евгений Николаевич, водительством Усть-Калитвинский пойдет вперед семимильными шагами!

Когда были выпиты первые стопки отличного армянского коньяка, а Нечипуренко и Листопад все еще продолжали стоять, Логутенков подсел к Рогову и, наклонясь к нему, сказал:

— Дорогой Евгений Николаевич, существо вопроса, поверь старому практику, состоит не в высоком урожае, а в умелом руководстве, ибо урожай сам по себе еще ничего не решает. Мы все когда-то уважали Коломийцева. Человек в общем-то был он хороший и погиб от разрыва сердца, можно сказать, на посту. Но Коломийцев, к сожалению, обожал подхалимов и поэтому не мог видеть и чувствовать весь район, как дирижер видит и чувствует оркестр. Что было при Коломийцеве? Болтовня, чинопочитание, хвалебные речи, а также штурмовщина и эдакая игра в свой районный культ. Настоящего же вожака у нас не было. Теперь у нас есть настоящий вожак, и потому будут успехи и будет урожай! Поверь моему слову! Выпьем за вожака!

— Да, Илья Васильевич, ты, безусловно, прав, когда говоришь, что урожай сам по себе с неба не падает, что его должны вырастить люди, а среди людей должны быть дисциплина и твердый порядок, — важно и с достоинством ответил Рогов. — И тут на меня, Илья Васильевич, можно положиться. У меня будет порядок и не будет бездельников и подхалимов… А вы, товарищ, чего стоите? Садитесь, садитесь. Или вы хотите что-то сказать?

— Нет, нет, мы целиком и полностью… — поспешно ответил Листопад, опускаясь на стул. — Мы слушаем, нам приятно…

— И мы нисколько не сомневаемся! — добавил Нечипуренко.

— Ну, а как в настоящее время ведет себя незадачливый писака? — спросил Рогов, озабоченно посмотрев на Логутенкова. — Притих? Перестал дрязги разводить?

— В том-то, Евгений Николаевич, и беда, что Огуренков не притих и не перестал клеветать. Опять поливает нас грязью. Позавчера послал очередной пасквиль в Москву. Хорошо, что на почте у меня есть верный человек, и пакет удалось перехватить.

— Илья Васильевич, вот это ты зря! — строго возразил Рогов. — Кто позволил? Нельзя нарушать закон о тайне частной переписки.

— Так мы же только посмотрели, — сказал Логутенков. — Сняли копию и отправили.

— Все одно нельзя! Это же поступок антигосударственный! — еще строже сказал Рогов. — Пусть Огуренков пишет и посылает туда, куда желает. — И уже со смешком добавил: — Стряпня его все одно придет к нам в район, и тогда мы ее прочитаем. Обязаны будем прочитать! А эти свои вольности с почтой прекратите! Понятно?

— Безусловно, понятно! — живо отозвался Листопад. — Тут мы малость недоучли.

— Проучить бы надо этого сочинителя! — гневно сказал Нечипуренко.