Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
Иван вынужден был согласиться. Возражать богатею он не хотел, хотя и согласился не по своей охоте. Игнашка, ровесник Семейки, выглядел парнем, изнеженным родительской лаской. Вместо крепких мускулов жирок на теле. Этот не помощник в плавании. Пожалуй, хлопот с Игнашкой в пути не оберёшься. Но что поделаешь — придётся брать с собой двиняниновское чадо.
Священник отец Зиновий благословил путников, прочитал краткую молитву и осенил отплывающий дощаник крестным знамением.
Плыли вдоль низменных лесистых берегов, окаймлённых зарослями тальника. Иногда из зарослей взлетали стаи диких уток
Вот и Архангельск на правом берегу широкой и полноводной Северной Двины, главный морской порт России. В ту пору русские ещё не прорубили окно в Европу через Балтийское побережье. Пройдёт немало лет, прежде чем решит эту историческую задачу царь Пётр Алексеевич, прозванный Великим. А пока что царствовал его дед Михаил Фёдорович, первый царь из рода Романовых, хилый телом и не блиставший умом. А фактически правил страной отец Михаила — властный и умный патриарх Филарет, до принятия монашеского сана Фёдор Никитич.
Архангельск производил впечатление быстро растущего города, раскинувшегося вдоль берега Двины на больших просторах. Повсюду раздавался стук плотницких топоров, визг пил, пахло свежим деревом. Громоздились штабеля строевого леса, тёса, кирпича. Строились жилые дома, купеческие хоромы, амбары для хранения разных товаров, русских и заморских, храмы. Над городом возвышалось несколько массивных белокаменных храмовых сооружений. Фигурные кресты на главках церквей сверкали позолотой. Возводились и скромные бревенчатые церквушки. Всё зависело от богатства прихода. На Двине стояли на якорях или у причалов торговые корабли, русские и иноземные, под разными флагами: английскими, голландскими, датскими, норвежскими. На набережной слышалась чужая речь, встречались чужеземцы в необычных для русского глаза платьях.
— Тьфу ты, Господи, — проворчал Агашка. — Лопочут по-своему нехристи, — не поймёшь. И вырядились, что шуты гороховые.
— Чем они тебе не угодили? — осадил племянника Иван. — Хоть он аглицкой или датской породы, а тоже человек. Только молится на свой лад, одевается на свой манер. У каждого народа свои обычаи. А что пожаловали к нам заморские купцы с товарами, наши товары покупают, лес корабельный, пеньку, меха — разве это плохо? Видишь, оживает матушка Россия после смутного времени, великого запустения.
— Оживает, — согласился с ним Агафоник.
Решили остановиться у Тимошки Вагина, жившего на берегу реки в избёнке в два окна. Прежде Вагин был односельчанином Дежнёвым. Пришёл он на Пинегу в надежде на лучшее житьё с реки Ваги, левого притока Двины. Отсюда и прозвание его — Вагин. Мужик он был неудачливый, искусством мастерового не обладал, охотой не увлекался — бить зверье, говорил, жалко, не богоугодное это дело. К тому же супружница постоянно рожала одних девчонок, нарожала целый выводок. Так что надёжных помощников в доме не было. Кое-как кормилась
Мужик он был грамотный, выучился грамоте ещё у вагинского дьякона. Вот и посчастливилось найти в Архангельске работу у одного богатого купца, торговавшего лесом и бравшим строительные подряды. Стал Тимофей Вагин помощником приказчика у того купца, писарем и счетоводом в одном лице. Вот и пригодилась грамотёшка, усвоенная у дьякона.
Вагин принял гостей с Пинеги радушно, хотя и произнёс:
— Не обессудьте, дорогие мои други. В тесноте, да не в обиде.
Мордастый Игнашка недовольно поморщился, входя в тесную избу, наполненную девчонками разных возрастов и пропитанную запахами детских пелёнок и кислятины.
Тимофей наказал жене накрыть стол и подать ухи, да грибные галушки с луком. Чем же ещё может попотчевать неимущий беломорец? После угощения Вагин дал пинежанам полезный совет:
— Не вздумай, Иван, на своей утлой скорлупке в Белое море выходить. В эту пору оно неспокойно. Гибнут люди в такую погоду. Вот что я тебе посоветую. Дощаник оставь на моё попечение. Вытащим его на берег и затащим ко мне во двор, чтоб не позарились на него лихие людишки. А завтра отплывает на Соловки большое монастырское судно с паломниками. Судно добротное, надёжное. Среди монахов есть хорошие корабелы.
Дежнёв согласился с Тимофеем и решил последовать его совету. Также договорился с Вагиным, что оставит у него на хранение заветный куль с пушниной, беличьими и лисьими шкурками. Везти его в монастырь не резон. Это не мирской дар соловецким монахам, а собственная казна. На эти шкурки Иван намеревался выторговать у архангельских купцов необходимые продукты: топлёный жир для освещения избы, соль и ржаную муку. Своей муки до нового урожая никак не хватает. Урожаи на Пинеге низки, а то и вовсе губят их непредвиденные заморозки. В честности Вагина Иван был уверен и оставил ему куль без всяких сомнений.
Монастырский парусник принял пинежан в числе других паломников и благополучно доставил их на Соловки. Море слегка штормило, вызывая у тех, кто впервые пускался в такое плавание, головокружение и рвоту. А бывалые северяне переносили путь легко, привычно.
Строения монастыря выглядели суровой угрюмой крепостью, окружённой стенами с башнями. Стены были сложены из шероховатых глыб гранита и булыжника. Это и была надёжная крепость, успешно выдержавшая нападение шведов. Центром монастырского ансамбля служила каменная громада собора строгой архитектуры.
Дежурный монах сопровождал паломников в монастырскую гостиницу, до предела заполнившуюся постояльцами. Получили свой тесный закуток и пинежане. Дары, привезённые Иваном Дежнёвым, принимал отец-эконом, костлявый долговязый старец. Монах недовольно морщился, пересчитывая приношения, и ворчал:
— Могли бы и пощедрее...
— Откуда быть щедротам, — оправдывался Иван. — В бедности живём, детишек досыта не накормим.
— Прибедняетесь.
— Истинный крест, не прибедняемся, отец родной.