Семейная педагогика
Шрифт:
– Встань! – приказал отец.
Петя встал. Я не могла говорить, простилась и ушла, едва заставив себя выслушать короткий разговор отца с сыном. Впрочем, никакого разговора не было.
– Понятно? – только спросил Бугаев и, когда Петя, опустив голову, ничего не ответил, грозно переспросил: – Понятно?
– Понятно, – еле слышным шепотом ответил Петя».
Позднее, уже дома, проклиная себя, «тетушка Ло» вспомнит эту «отвратительную сцену» и скажет, сомневаясь: в этой сцене «было что-то безнравственное, заставляющее думать, что сын, в сущности, недалеко ушел от отца».
Я читал эту фразу сто раз. Что это – редакторская ошибка? Или кредо автора? На глазах учителя вершится чудовищное,
Каверин как бы восстает (это я понял потом) против такого линейного, однозначного мышления. Гражданский смысл литературы – непременный бунт против мерзости.
В приведенной сцене вывернуты наизнанку поэтика и обычная правда, может быть, потому и каверинская авторитарная безапелляционность вдруг воспринимается мной как проклятие, которое носится в воздухе над нами, и в первую очередь над школой и семьей: что бы вы ни делали, но пока стоят вот так рядом отец сын и учитель, вот так ненавидяще разят друг друга, пока вот так разрушается родственность, будет расти разобщенность.
Обратимся к другой сцене, которую наблюдает Галина Петровна из окна школы.
Старшеклассник Паша Перов – художник, талант, влюбленный в Нину Порошину – написал ее портрет: «На задумчивом, слегка порозовевшем лице лежала волшебная прозрачная тень, которая как бы одновременно и существовала, и не существовала. Таинственно сгущаясь, она лежала на верхней части лица, на опущенных глазах, и вы чувствовали, что она непреодолимо, неотразимо нужна. Зачем? Кто знает». Нину непристойным словом оскорбляет Петя Бугаев, и Паша Перов вступается за честь школьной красавицы. Жестокая драка. И снова неоправданная педагогическая гнусность: «училка» спокойно наблюдает кровопролитие.
Двери распахнуты настежь… И я думаю: а что, собственно, может сделать милая, тонкая, нежная, добрая Галина Петровна, у которой в жизни нет ничего, кроме этих сердечных забот о детях?! Может ли она повлиять на жизнь Олега Рязанцева, который, с презрением взглянув, прошел мимо дерущихся? Может ли «тетушка Ло» изменить что-либо в жизни Пети Бугаева, который порывается вдруг понять Галину Петровну: «Галина Петровна, завтра я вам тоже цветы принесу». – «Нет, Бугаев, я от тебя цветы не возьму». Как может повлиять Галина Петровна на мысли и чувства Паши Перова, влюбленного в Нину, когда та, должно быть в отместку Олегу, решила провести время с юным художником? Бросившись на зов Нины, Паша погибает. Кто-то ночью разрезал на куски портрет Нины с волшебной тенью. Кто? Бугаев? Олег Рязанцев? Загадка! Да и какая разница – кто! Портрет с прозрачной тенью – символ идеального, этот портрет растерзан, и не восстановить больше никогда этого портрета, потому что будущий великий художник Паша Перов погиб и унес с собой тайну мерцающей тени, которая как бы одновременно и тень, и свет. Вот оно то, что ведет к постижению философии автора «Загадки» и к некоторым ответам на загадочные философские проблемы сегодняшнего воспитания.
5. Педагог должен быть психологически и профессионально готов к участию в совершенствовании системы образования
Реформа современного образования, помимо прочих, будет решать проблемы духовного обновления школы. Вопрос стоит так: могут ли быть осуществлены педагогические преобразования, если нравственно и профессионально не подготовлен тот, кто их осуществляет?
Я понимаю, сколь обнаженно я ставлю вопрос, но другой постановки в такой важной сфере, как воспитание, быть не может. В свое время А. В. Луначарский, как бы полемизируя
Каверин затронул важнейшую проблему школьного дела. Он подвел нас к подножию нравственных вершин. Он верит в молодое поколение: «все эти Нины, Олеги и Паши, в сущности, прекрасные люди, которые инстинктивно ждут, что мы им напомним…» А о чем? Кстати, в этом перечне прекрасных людей автор не назвал Петю Бугаева. Может быть, это прием?
Не побоюсь сказать: школа как битва. И выигрывается битва не только числом кабинетов, технических средств, количеством компьютеров, кинокамер и телеустановок. Многое решает дух школьного войска. Школьная реформа обращена к духовной ответственности взрослых и детей, обращена к педагогам и к учащимся. Всколыхнуть детские силы, силы молодежи, дать простор их инициативе, их способности чутко и по-доброму решать сложные вопросы своего бытия – вот для чего нужна школьная самодеятельность, которой нет в доме с настежь распахнутыми дверьми – в современной школе.
Нравственная сила педагогики Каверина состоит в том, что она, являясь педагогикой борьбы, выступает против проявлений формализма и невежества, ратует за то, чтобы действия учащихся и их учителей были согреты теплом человечности, отвечали бы высоким требованиям духовной культуры.
Глава 5 Сорок заповедей Любви и Свободы
Общечеловеческая культура создала максимы о любви, которые мы сгруппировали в данный далеко не полный перечень. В основу этих заповедей легли пятнадцать заветов апостола Павла. Наша задача осмыслить их применительно к семейному воспитанию. Вот они, эти заповеди:
1. ЛЮБОВЬ ДОЛГОТЕРПИТ. Греческое слово «макрофумейн» означает терпение к людям, а не к обстоятельствам. Толкователь Нового Завета А. П. Лопухин подчеркивает, что долготерпение обнаруживается в отношении к разным оскорблениям, какие причиняются человеку ближними. Уильям Бартли, замечательный английский комментатор Библии, ссылаясь на Хризостома, говорит, что это слово применимо к несправедливо обиженному, который мог бы легко отомстить за обиду, но все же не делает этого. В таком человеке трудно вызвать гнев. Долготерпение – это признание права другого человека на ошибку.
Как часто мы говорим: «Сколько же можно терпеть тебя?!» Ответ: «Беспредельно». Суть педагогического труда, одна из главных его сторон в долготерпении, в сердечной мягкости.
2. ЛЮБОВЬ МИЛОСЕРДСТВУЕТ. Любовь ласкова и мила во всем. Многие благочестивые христиане встали бы на сторону правителей, а не на сторону Иисуса, если бы им пришлось решать дело уголовника, прелюбодеяния женщины, измены и т. д.
Помню, я в течение шести месяцев спасал девочку, которая совершила дерзкое хулиганство (ударила коньком незнакомую девочку в лицо, едва не выбив глаз). Юную хулиганку звали Люда Мун. Я обращался к педагогам и писателям, к судьям и прокурорам: «Помогите спасти Люду. Она уже наказана тем, что три месяца сидит в изоляторе, где ее избили товарки и надзиратели». – «Нет!» – отвечали писатели и судьи, педагоги и прокуроры. Вызвался помочь мне замечательный журналист Евгений Михайлович Богат, который заведовал тогда отделом воспитания в «Литературной газете». По его совету я сказал тюремщикам и руководителям района: «Я работаю над очерком, который будет называться либо "Спасение", либо "Отречение"».