Семейные обстоятельства (сборник)
Шрифт:
— Пусть будет, как было, — сказал он ей, и она согласилась.
Сережа вздрагивает. Это кажется невероятным! Живые люди считают себя мертвыми!
Он вспоминает ребят дяди Вани: а ведь правда, они не виноваты! Но и это еще не все. Можно невиноватых виноватыми сделать. Важно — думать, важно — беречь, важно себя для других не жалеть, вот что.
Сережа невольно думает про Авдеева. Это не имеет значения, что случилось у них с мамой. Почему он бросил их. Важно — бросил. Не захотел подумать, уберечь, важно, что себя пожалел.
А
Может, это мама бросила его?
Но это все равно. Мама бы не ушла просто так. Просто так ничего не бывает. И теперь вот он, Сережа, должен думать о нем.
Зачем? Зачем он взялся из этой маминой тайны? Зачем он убил того, Сережиного отца — пусть с разными лицами, но хорошего, доброго, несчастливого?
Сережу знобит от бескрайней обиды. Он с ненавистью сжимает зубы. И вдруг бежит.
Он бежит не домой — к Авдееву.
Сережина тень то обгоняет его, то на мгновенье отстает. Фонари бросают блики на его вспотевшее, влажное лицо. Голова кружится.
Уже темно, в окнах гаснет свет.
Сережа врывается во двор, где живет папаша, и орет во все горло:
— Авдеев! Авдеев!
Вспыхивает свет в окнах на третьем этаже. Кто-то в майке выходит на балкон.
— Кто там? — хрипло говорит человек.
— Зачем ты явился? Кто тебя просил? — кричит Сережа.
— Не делай глупостей, Сережа! — отвечает тень на балконе.
Сережа стремительно наклоняется, подхватывает с земли камень и швыряет в авдеевское окно.
Раздается грохот.
— Есть! — шепчет себе Сережа и поднимает еще камень.
Снова звенит стекло.
— На! — кричит Сережа. — На, гад! Получай!
В соседних окнах загораются огни. На балконы выбегают люди, словно поглядеть на пожар, что-то кричат, но Сереже все равно — что…
Часть четвертая
Побег
1
Бабушка стоит посреди комнаты босиком, в длинной белой рубахе — настоящее привидение. Косички дрожат у нее на плечах — она плачет, но в руке держит ремень.
— По ночам шляешься! — говорит бабушка, стараясь быть грозной. Сережа обнимает ее, целует, поднатужившись, отрывает от пола.
— Господи! — плачет бабушка. — И пьяный! — Но Сережа лезет в карман, поднимает над головой несколько цветных бумажек — свою зарплату.
Слезы у бабушки просыхают.
— Не знаю, об чем и думать, — говорит она. — Куда бежать — то ли в морг, то ли в милицию?
Она накидывает халатик, приносит Сереже молоко, хлеб, колбасу.
Сережа жадно ест. Потом ложится на раскладушку, разглядывает цветочки на дешевеньких обоях, которыми бабушка оклеила комнатку. Как у Пушкина, думает он: «Воротился старик, — глядь — стоит прежняя избушка, на пороге сидит его старуха, перед ней разбитое корыто…» Много захотел очень, издевается
Он просыпается от толчков. Ничего не понимая, открывает глаза. Бабушка трясет его за плечо.
— За тобой пришли! — плачет она. — Что наделал-то?
Он встает, подходит в трусах к столу.
Возле двери — молоденький милиционер. За ним — Авдеев и какая-то женщина.
— А! — говорит Сережа, не удивляясь. — Здрасьте-пожалте, гости добрые!
— Он еще и острит! — говорит милиционер. Во все щеки у него румянец. Будто отлежал. Но слова говорит серьезные. — Давай-ка одевайся!
Сережа натягивает штаны, причесывается, целует бабушку в щеку и говорит ей:
— Ты не волнуйся! Спи! Я просто папаше окна выставил!
— Окна ты выставил не папаше, — говорит милиционер, присаживаясь, — а совсем другим людям.
Другим людям! В Сереже что-то обрывается. Какая глупость! Почему — другим?
Сережа молчит, растерянно глядит на бабушку и клянет себя. Ведь это из-за него растянула она толстые губы, как девчонка, плачет без удержу, надевает при всех платье. Он прикрывает ее собой, говорит посторонним:
— Отвернитесь, чего уставились! — А сам думает: «Дурак проклятый, чего натворил!»
— Товарищ сержант, — говорит Авдеев, — но мы же уже договорились с Клавдией Петровной, — он глядит на кивающую женщину, — полюбовно, так сказать, миром, я все оплачу, и к мальчику у нас больше нет претензий…
— У вас к нему нет, а у меня есть, — отвечает милиционер, — я, если хотите знать, о вашем же сыне беспокоюсь, хоть вы и порознь живете. Сегодня вам окно высадит, а завтра кем он станет?
Милиционер постукивает карандашиком.
— Мы фиксируем, — втолковывает он Авдееву, — все факты хулиганства подростков и, если вот бабуся с ним не справляется, путевочку в колонию выпишем.
Сережа разглядывает милиционера и никак не может простить себе оплошку. И вдруг поражается: но за что же он хотел выбить окно Авдееву? Кто ему этот человек? Сам же говорил: его нет, не существует!
На душе муторно, как-то липко.
— Знаете, — говорит он, — вы меня простите, это вышло как-то случайно, я выпил.
— Ну вот! — хлопает белесыми ресницами милиционер. — Как говорится в худфильме — признание прокурора президенту республики.
Он распахивает блокнот, начинает что-то быстро строчить, зернышко карандаша громко шуршит под сильным нажимом.
— Товарищ милиционер! — взывает к нему Авдеев.
— Мы же договорились, — неуверенно просит пострадавшая Клавдия Петровна.
Бабушка снова плачет, но сержант их не слышит.
— Значит, вы с ними не живете, — говорит он как бы сам себе, но обращаясь к Авдееву. — С мальчиком одна бабушка. Как фамилия, — он мельком вскидывает на нее глаза, — подросток хулиганит в пьяном визе и уследить за ним некому.