Семейные приключения животных (сборник)

Ваненко Иван

XXXI. Чижачьи чувства, или О том, что у иных бывает горе горше нашего

(Повесть)

Осенний вечер снисходил На злачные долины, Мяукал жалобно павлин, Курилися овины. Два запоздалые Чижа, Под липою густно, Нахохлясь, сжавшись и дрожа, Шептали мзжь со. о о о: «Морозно! что нас завтра ждет? Как мы здесь ночь пробудем… Ах! если солнышко взойдет, Далеко-ль завтра будем?… Ну, милый, в зимний наш приют Поздненько мы пустились: Товарищи давно нас ждут, Давно там поместились. Осталось нам терпеть, да ждать; Авось мы к ним домчимся, Авось весною мы опять Сюда же возвратимся!» – Эх, друг! – другой промолвил Чиж, – Тебя лелеет радость; Себя надеждой ты живишь, А я? – я отжил младость! – Так, жизнью я не дорожу И не мила мне воля!.. Да я, пожалуй, расскажу: – Суди какая доля!.. Лишь только прилетел сюда Я с зимнего приюта, – Сулила радости тогда Мне каждая минута: – Я беззаботлив, весел был И в ведро и в ненастье, И я нашел, я и полюбил…. И – в ней,

нашел участье!.. Как хороша, как молода Была моя подруга! Пробыть мы не могли тогда Минуты друг без друга. И что-ж? постигло горе тут: Однажды (день злосчастный!), Для гнездышка сыскать приють Задумал я несчастный! С зорей, встряхнувшись это сна, Собрался в путь недальный; – Как томно пикала она, Дав поцелуй прощальный! – А тотчас прилечу, сказал, Подругу утешая; И что же? – в западню попал!.. Судьба сшутила злая! Меня мальчишка изловил; С неделю протиранил; Снес на базар, и там купил Меня какой-то барин. Да, он был добрый человек: Поил, кормил, вел в холе – И я-б счастливо прожил век, Коли-б не мысль о воле. Хозяин песни ждал моей, Но я на зло не пикнул; И, сидя ровно двадцать дней, – Ни разу не чиликнул. Вот раз, жалея, он сказал: «Что, милый, ты не весел?» – С гвоздя мою он клетку снял И за окно повесил…. Забила кровь во мне ключом; Я мыслил: изжил лиха!.. (Но в клетке, целый день при нем, Сидел, как прежде, тихо). Оставил на ночь он меня – Уж тут-то я трудился…. Далеко до начала дня Я в клетке завозился: То лапкой, носом, то крылом Я каждый прутик двинул, И наконец, с большим трудом Две спицы разодвинул…. Прошла головка…. там плеча….! Мгновенье – я на воле!.. И тут, пустившись сгоряча, Промчался вплоть до поля; Усталый я на куст присел, – А солнышко всходило…. Как сладко я тогда запал, Как весело мни было! Со мною серый Воробей Тут вздумал поместиться. Я не люблю их, – но, ей-ей, Готов был с ним сдружиться! Но вот и солнышко взошло, Свет розлило пунцовый И озарило все село И садик мне знакомый. И я увидел…. о восторг! Вот куст свидетель страсти!.. Тот вид невольный писк исторг Из груди, полной счастья. Порхнул на ветку…. вот она Со мною где рассталась…. И стала мысль одним полна: Ах, что-то с нею сталось! Взглянул я в низ – и подо мной, На гнездышке близ луга, В кусточке, Чижик молодой Сидел и ждал подругу. Счастливец, я подумал, ты Своей доволен долей: Осуществил свои мечты, И не страдал в неволе! А я!.. Но что же? может быть…. О, да! – увижусь с нею: Она не может изменить – Обет дан быть моею! И вдруг знакомый голосок…. Я вздрогнул!.. Глядь – и что же? К Чижу на кустик прямо скок – Она…. о Боже, Боже!.. Я понял все – и в тот же час Готов был в даль пуститься; Но кто так скоро, кто из нас Со страстью разлучится?… Остался я, и начал нет, Как прежде мы певали… Она не думала смотреть, Не вняла звук печали. Чиликнул я, как первый раз При первой нашей встрече…. Она-ж – не поднимала глаз: Я не был ей замечен. Отчаянно я затрещал – Я с ней на век прощался, – Мне грозно Чижик отвечал; Вспорхнул я – и помчался!.. И вот теперь прошла беда, Но в чем же мне отрада? Я не припас себе гнезда…. Да мне его не надо! О, друг мой! из чего живем, Что тешит нас на ветке: По мне – или не быть Чижем, Иль быть Чижем – да в клетке!» И Чижик томно простонал И спрятал носик в перья; Другой на это отвечал, Подумав, с рассужденьем: «Нет, милый, ропот удержи: Судьбы законы строги; – И в мире не одни Чижи Так счастием убоги!.. Ты к нам Фортуну не зови С блестящей колесницы, А вспомни, – страждут от любви И покрупнее птицы!»

XXXII. Кошачья беседа, или О том, что неисправимый гибнет

В прекрасную пору, в июльскую ночь, Как синька все небо; а звезды, точь в точь, Так ярко светлы, как гнилушки. И ветви деревьев как чьи-то рога Виднелись. В ту пору, вблизи чердака Сидели две кошки старушки. Не манить их мира сего суета; Ни птиц щебетанье, ни крики кота Уж более их не пленяют. На кухне кормили их сытно; потом На крышу засели они, и вдвоем Беседой себя занимают: Подруга подруге рассказ начала, Как жизнь она мирно в семейств вела В довольстве, роскошно, богато…. Какие бывали припасы у ней, Какие постели, гульба средь ночей; Какие бывали котята…. «Не то, чтобы в праздник – и в будни всегда Бывала сытна и привольна еда – Сырое давалось нам мясо. (Хозяин на рынке мясным торговал; Похуже клал в лавку, себе-ж оставлял Всегда он получше припасы). Мы счастливо жили; но пестрый мой Кот Хозяину много наделал хлопот: Не знаю какую-то птицу Из клетки достал он ночною порой – А мастер на это он был удалой – И вот он погиб за певицу, – За то, что вблизи ее слушать хотел: – Наш старый хозяин того не стерпел, Он бил его…. Этого мало: Не внемля упорству, не глядя на крик, На казнь несчастливца влек злобный старик…. С тех пор я Бога не видала. И горько мне было остаться вдовой; Лишь ласка хозяйки моей молодой Меня развлекала порою. Конечно, та ласка была все не та, Как ласки любимого мною Кота – Залог их остался со мною…. Почти и неделя еще не прошла, Как я окотилась, – и рада была Моя молодая хозяйка. Всех – шестеро было: два рыжих котят; Один только пестрый, один полосат, Да парочка белых что зайки. Хозяин, злодей, меня

выгнал на двор, И тотчас же сделал котятам разбор – Не внял он взываниям слезным…. Из всех мне Пестрянку отдал одного – И то уж хозяйка просила его – А прочие где – не известно. Но что же? – удел наш на свете: терпеть! – У матерьней груди осталось согреть Одно только семя залога…. И как же хорош мой Пестряночка был? Как он на отца своего походил, И как утешал меня много…. Шалун быль игривый, красавец вполне; Смышлен не по летам, так ласков ко мне; Мурныкал, когда я лизала. Любил он, признаться, порой, баловать; И рано открылась в нем страсть воровать, - Хоть сыт, – но, бывало, все мало. Исправить его я брала много мер: Журила, отца становила в пример, – А строгих взять мер не хотела; Сложеньем был слаб он и нежен что пух, Царапнуть? – а как заболеет он вдруг? Один был, ну, я и жалела! Однажды (я помню суббота была), Хозяйка премного блинов напекла С сметаной, и так и с снедками; Поставила завтрак – и прочий припас, И так закормила и мужа и нас, Что есть отказались мы сами. Я, плотно наевшись, соснуть прилегла, – И тут-то свершилось, чего не ждала: Пестрянка по полкам пустился…. По лез за блинами, – и сталась беда: Увлекши его сорвалась сковрода – И бедный до смерти убился!.. Мне было и больно, и страшно, и жаль; Хозяйку же сильно терзала печаль За участь любимца такую… (Пестрянка хозяйке был тем очень мил, Что гость его сильно один полюбил. Ходивший к нам днем зачастую). И так мой несчастный, но милый мни, сын, Погиб в цвете жизни. – Украденный блин, – Вот что мне в наследство осталось! И помню я живо: во мраке ночном Хозяин могилу копал косарем, Хозяйка слезми заливалась…. «Игривый был котик!» сказала она, И жалости нежной и горя полна, С участьем на трупик глядела; А муж, вырыв ямку, его положил, Зарыл, да и землю ногой придавил, И молвил: «ну, кончено дело!» Им нуждушки нет, позабыли его, Игривого сына они моего, – Но я не забыла так скоро!.. «Так что же, – другая ей Кошка в ответ – Ведь ты виновата и вышла, мой свет: Зачем баловала ты вора!»

XXXIII. Щеглячье хвастовство, или О том, что похвальба молодцу пагуба

Раз Щегол молодой Так хвалился собой, И порочил всех птиц И Чижей и Синиц, – Что де видом своим Не сравняются с ним; А иная поет Лишь три месяца в год: Например, Соловей – Все молчит, дуралей, Целый день только спит, Нос поднявши сидит; А как я? – день-деньской Голос слышится мой – От зари до зари Так пою, что люли! И хозяин-то мой Не нахвалится мной: Видно я ему мил, Коль по воле пустил. Да и правду сказать, Как меня не ласкать: Как одет я пестро, Загляденье перо; А как голос звучит – Так в ушах, чай, трещит! Посмотрите, – и Кот Сел разинувши рот… Вот не птица, – а он, Видно пеньем пленен; Мыслит, чай: молодец И красив и певец! – Дай к нему подлечу, Позвончей прокричу: Пусть же он обо мне Всей расскажет родне… Он к Коту подлетел…. Тот схватил, – он запел, По не так, самохвал, Как он в клетке певал.

XXXIV. Собачья участь, или О том, что в жизни не все зависит от счастья

На солнышке две старые собаки В свободный день такую речь вели: «Ах, кумушка!» одна сказала, «враки, Чтоб нами рок не правил на земле… В пример тебе – родные мне щенята, (Судьба дала мне двух в один принос), Шерсть в шерсть родились, истые два брата, И все в отца, – а он был знатный пес!. Я их кормила вместе, одинако; Ласкала их, строга была порой. Но никогда я не скажу, однако, Чтобы один был хуже, чем другой. Когда кормить их стало мне напрасно: Они могли уж сами есть и пить, – Наш дворник, плуг и пьяница ужасной, Украл, да и – изволил их пропить! Спустя уже никак четыре года Узнала я судьбу щенят моих…. Не правда ли, ведь одного приплода? – А разница какая в жизни их… Да, первый был счастливое творенье: Купил его господский человек, И, барину поднесши в день рожденья, Его судьбу устроил тем на век. Попал он в руки. – Ну, образовали, – То есть учили плеткой ловким быть, – Иль полюдски сказать – трассировали; И вот ему далась наука жить. За то уже и зажил он на чудо: Спать к барину ложился на постель, С боярского его кормили блюда, Ошейник дали, с надписью; Фидель! Другому участь выпала иная: Его какой-то лавочник купил; И, думая, собака он простая, – Щенком его ни мало не учил. Дворняги стали все ему знакомы; Ну, тут уже хорошего не жди: Он выучил их глупые приемы – Иль ластиться, иль лаять без пути; И, словом, он ни в чем не знал сноровки За то пришлось, весь век жить на дворе; Сначала он привязан на веревке, А там и на цепь, к темной конуре. Так вот какая разная им доля! – «Эх! эх! «в ответ протявкала кума: «Тот и счастлив, кто в юности был в школе: Ученье свет, а не ученье тьма!»

XXXV. Воронья важность, или О том, что иногда одна наружность доставляет почет

(Галочья сплетня)

На Чечетку раз Синица Страшно сделалася зла, – Будто та вишь небылицу На нее Скворцу сплела; – Подлетела к ней с упреком И давай ее бранить; Гонит с места зобом, боком; – Та не хочет уступить…. Не взяла-б Чечетка криком: Как Синица посильней, Так в её азарте диком Плохо было бы от ней. За Чечетку же вступился Долгоносенький Кулик; Расхрабрился, распушился, – Поднял страшный писк и крик! Заходил вокруг Синицы – Так и лезет грудь на грудь; Нос уставил точно спицу, – Так и хочет долбонуть!.. И дошло-б у них до драки (Птичье ль дело бы дебош? Но в азарте, как собаки, – И водой не разольешь! Тут Ворона подлетела – В миг все стихнуло при ней; Та покончила все дело Лишь осанкою своей. – Ни Чечеткам, ни Синицам От Вороны нет обидь, – Но солидной, важной птицы Страшен даже самый вид!