Семейные трагедии Романовых. Трудный выбор

Сукина Людмила Борисовна

К концу 1800 года все фигуры главных заговорщиков уже расставлены на шахматной доске, но Пален с соратниками все еще медлят, колеблется и наследник престола. Рождество и Новый 1801 год Павел I отмечал в хорошем настроении. Но атмосфера подозрительности в императорском дворце все сгущается. Царь уже боится ходить в церковь через внутренние помещения, сокращает количество придворных и чиновников, вхожих в его покои, резко ограничивает число людей, которым дается право аудиенции. Снаружи удваиваются караулы, усиливается бдительность полиции, все прохожие на Дворцовой площади в любую погоду обязаны снимать головные уборы, чтобы хорошо были видны их лица. Убийцы и бунтовщики не должны иметь возможности приблизиться

к особе государя. Ходят разговоры, что царь хочет уехать в Москву, подальше от Кронштадта, на который может напасть курсирующий на Балтике английский флот.

В конце февраля Пален и компания начинают действовать. 28 числа Ольга Александровна Жеребцова с дочерью Елизаветой Александровной, племянницей Екатериной Ивановной и немногочисленными доверенными слугами уезжает в Европу. Н. Я. Эйдельман предполагал, что она увозила с собой значительную сумму денег, некоторые документы и должна была обеспечить возможность бегства за границу ключевым лицам заговора в случае провала переворота.

В 20-х числах февраля Павел серьезно ссорится со своим наследником Александром. Это происходит из-за так называемого «дела Рибопьера».

Александр Рибопьер — красивый молодой человек 19 лет, был сыном погибшего при штурме Измаила адъютанта князя Потемкина. Его семья была близка ко двору и благодаря родству с екатерининским фаворитом Мамоновым. Екатерина II жалела маленького хорошенького сироту, рано оставшегося без отца, и часто ласкала его, чем вызывала ревность своего взрослого сына Павла, лишенного в детстве материнской заботы и внимания. Став юношей, Рибопьер обращает на себя внимание фаворитки Павла Анны Лопухиной, и император удаляет его с дипломатической миссией в Вену, пожаловав чин камергера.

Вернувшись из-за границы в начале 1801 года, юный кавалер влюбляется в некую «девицу N», у которой уже есть поклонник — князь Борис Святополк-Четвертинский. Соперники ссорятся между собой и дерутся на дуэли на шпагах, в результате которой Рибопьер получает ранение. Но хуже всего, что Павел I считает, будто «девица N» — это Анна Лопухина, и приказывает заключить раненого юношу в крепость, а его мать и сестер отправить в ссылку, конфисковав все их имущество.

Все высшее общество испытывает сочувствие к семье Рибопьеров, даже генерал-прокурор Обольянинов. Но император непреклонен, ему кажется, что он защищает честь своей возлюбленной. При этом он не замечает, что несправедливо обижает известную дворянскую фамилию.

За Рибопьеров пытаются заступиться Пален и наследник престола. За это Палена и его жену — первую статс-даму — отстраняют от двора и велят им не являться во дворец, пока они не попросят прощения за свою дерзость. Великого князя

Александра Павловича отец приказывает арестовать на сутки за то, что вовремя не представил рапорт о дуэли, а дуэли, как известно, запрещены императорским указом. В конце концов Рибопьер будет помилован, но его история переполнила чашу терпения цесаревича Александра и подвигла к принятию того решения, о котором он долго боялся даже думать.

Сидящему под арестом Александру, вероятно, приходили в голову неприятные мысли. 21 февраля к императору был вызван вице-канцлер Куракин и в царской опочивальне получил «объявление» Павла о том, что вскоре государь ожидает

«рождения двух детей своих, которые, если родятся мужеска пола, получат имена старший Никита, а младший Филарет и фамилии Мусиных-Юрьевых, а если родятся женска пола, то… старшая Евдокия, младшая Марфа — с той же фамилией.

А восприемником их у святой купели будет государь и наследник цесаревич Александр Павлович и штатс-дама и ордена Св. Иоанна Иерусалимского кавалер

княгиня Анна Петровна Гагарина (Лопухина)».

Крестить новорожденных должны были в церкви Михайловского замка, каждому жаловалось по тысяче душ крепостных и дворянский герб.

Никакой особенной новости царское сообщение не содержало. При дворе давно знали, что одна из царских любовниц, камер-фрау императрицы Юрьева, должна была скоро родить. Сама Юрьева на власть никогда не претендовала, да и вскоре рожденные ею девочки-близнецы умерли в младенчестве, но акт их торжественного крещения и признания императором отцовства должен был, по мысли Павла, поставить на место императрицу и наследника. Предполагаемые имена новорожденных весьма символичны: мальчиков должны были наречь в честь основателей династии Романовых, деда и отца первого государя Михаила Федоровича (Филарет — монашеское имя его родителя — патриарха Московского и всея Руси), а девочек — в честь русских цариц XVII века. Участие в крестильном обряде наследника напоминало, как в свое время царь Алексей Михайлович заставил старшего сына и наследника Федора стать крестным отцом своего новорожденного ребенка от второго брака — будущего государя Петра I. Все происходящее выглядело в глазах современников изощренной инсценировкой, чтобы показать Марии Федоровне и Александру, что их права на престол ничтожны, а судьба всецело находится в руках императора.

После унизительных для законных членов семьи Романовых крестин в столице усилились разговоры о возможном скором разводе Павла с женой и его новом браке. В невесты молва назначала уже хорошо всем известную Анну Лопухину и новую любовь царя — французскую актрису и куртизанку Шевалье. Это дало новый повод к насмешкам над императором. Рассказывали, что на Исаакиевской площади какой-то мужик-простолюдин показывал народу за деньги дворовую суку, которая отзывалась на кличку «мадам Шевалье».

Признание незаконнорожденных детей от Юрьевой — не единственная демонстрация власти Павла над собственной семьей. В начале февраля прибыл и представился императору тринадцатилетний племянник его супруги — принц Евгений Вюртембергский. Двоюродного брата наследника Александра приняли в Петербурге не по рангу пышно и торжественно.

Подросток чувствовал, что вокруг него затевается что-то необычное, но суть происходящего ему объяснили только десять лет спустя. Павел хотел женить принца Евгения на своей дочери — великой княжне Екатерине, чтобы при случае передать престол не сыну, а ему — зятю и племяннику. Но завершить эту интригу император не успел.

Говорили также, что царь хочет лишить права наследования трона старших сыновей Александра и Константина, которым не доверяет. В таком случае его преемником должен стать третий сын — маленький великий князь Николай Павлович, не испорченный, по мнению отца, дурным либеральным воспитанием бабушки Екатерины. Об этом эпизоде вновь вспомнят, когда Николай все же станет императором в 1825 году ввиду отсутствия наследников у Александра I.

При дворе ходили слухи, что Павел I готовит «великий удар». Царь будто бы поделился с другом Кутайсовым своим желанием сослать императрицу в Холмогоры, где когда-то содержалось Брауншвейгское семейство, великого князя Александра заключить в Шлиссельбург, а Константина — в Петропавловскую крепость, Палена и некоторых других сановников казнить.

Насколько были верны эти сведения и не были ли они сфабрикованы самим Паленом, неизвестно. Но они вкупе с другими сплетнями вокруг императорской семьи произвели сильное впечатление на Александра Павловича. Наконец-то наследник дал заговорщикам свое согласие на переворот и разрешил Палену делать все, что тот сочтет нужным, только выразил желание, чтобы по возможности никто физически не пострадал.