Семейный позор

Эксбрайя Шарль

Попрощавшись с Пэмпренеттой и стряхнув очарование волшебных грез, Фелиси вдруг сообразила, что сильно задержалась, и не без трепета поспешила домой, на улицу Лонг-дэ-Капюсэн. Как пить дать, там ее ждет нахлобучка от отца — Маспи теперь разговаривал с дочерью лишь для того, чтобы ее выбранить. Но сегодня вечером Фелиси чувствовала себя слишком счастливой и надеялась молча, с улыбкой выслушать любые упреки.

Войдя в дом, девушка сначала подумала, что там никого нет, и очень удивилась — ее родители не привыкли выходить куда-либо после ужина. Но

больше всего Фелиси поразило то, что, несмотря на поздний час, на стол даже не накрывали… И тут девушка увидела, что в любимом кресле Элуа сидит ее мать. Эта странность в довершение ко всем прочим окончательно встревожила невесту Ратьера.

— Мама!

Селестина вздрогнула.

— А, это ты? Гляди-ка, я, кажется, малость задремала…

— Но… где остальные?

— У себя в комнатах.

— У себя?..

Мадам Маспи пришлось рассказать младшей дочери о бурном объяснении с ее отцом.

— Мы наговорили друг другу ужасных вещей, — подытожила она, — но, сама понимаешь, рано или поздно это не могло не прорваться! И потом, Бруно открыл мне глаза… Прости меня, Фелиси, я была тебе такой же плохой матерью, как и остальным…

Девушка опустилась на колени рядом со своей мамой и взяла ее за руки.

— Я не хочу тебя осуждать… Ты же наверняка старалась делать как лучше…

— Это верно… у нас в доме все думали, как твой отец… так чего ж тут ожидать? А мужества понять, что это ошибка, у меня не хватало… Потом появилась твоя бабушка… она произвела на меня очень сильное впечатление… и я оказалась замужем, даже не успев сообразить, как это произошло… Кроме того, я люблю твоего отца, хоть он и не особо того заслуживает…

Однако умиление Селестины быстро сменилось гневом:

— Ох, но когда я слышу, что Элуа говорит о своем, о нашем сыне, так и проглотила бы его живьем!.. И я счастлива, Фелиси, что ты пошла по стопам брата… А вот бедняжка Эстель погибла безвозвратно… Не надо было отдавать ее за того пьемонтца… Но уж Илэра я хорошенько выдрессирую!

Материнские признания настроили девушку на доверительный лад. Она рассказала, что любит Жерома Ратьера и хочет выйти за него замуж. Растроганная Селестина крепко обняла дочь.

— Ты даже не представляешь, как меня обрадовала!

А Маспи Великий, запершись у себя в комнате, долго не мог уснуть — мешали обида, раздражение, горечь и легкие угрызения совести. Наконец Элуа забылся сном, не подозревая, что всего в нескольких шагах жена и дочь замышляют окончательно разрушить его идеалы и еще больше усугубить то, что глава семьи считал позором.

Узнав из донесений коллег, что мадемуазель Сигулес, так ни с кем и не встретившись, легла спать, Пишранд решил утром нанести ей небольшой визит. Из вежливости инспектор отложил это до полудня, не желая вытаскивать Эмму из постели в необычно ранний для нее час. Он отпустил Жерома, и тот бросился на Канебьер в надежде повидать Фелиси до работы.

На звонок полицейского открыла сама Дорада. В домашнем

платье она выглядела прелестно. По слегка исказившемуся от страха лицу молодой женщины полицейский понял, что его узнали.

— Что вам угодно?

— Поговорить с вами, мадемуазель Сигулес.

— Но я жду одного человека…

— Вот и прекрасно. Я как раз мечтаю с ним познакомиться!

— Но, месье, по какому праву вы…

— Старший инспектор Пишранд из отдела уголовных расследований.

— А!

— Теперь я могу войти?

Дорада отошла в сторону, и полицейский беспрепятственно проник в гостиную, обставленную с гораздо большим вкусом, чем он ожидал.

— Так чего вы все-таки от меня хотите?

— Вы не против, если я сяду?

Эмма пожала плечами, желая показать, что, раз помешать инспектору не в ее силах, остается лишь смириться с неизбежным.

— Мадемуазель Сигулес, я хочу, чтобы вы мне кое-что объяснили.

— Насчет чего?

— Насчет того, что вы просили подготовить паспорт.

— А разве я не имею на это права?

— Конечно, имеете.

— Так в чем дело?

— Куда вы собираетесь ехать?

— А вас это касается?

— Представьте себе, да.

— А по-моему, нет.

— Мадемуазель Сигулес, меня считают человеком терпеливым, но все же не стоит перегибать палку! Зачем вам понадобилось удирать в Аргентину?

— Я не удираю, господин инспектор, а просто еду туда. Чувствуете нюанс? Обожаю путешествия…

— И много вам довелось путешествовать?

— До сих пор — ни разу.

— А почему? Я полагаю, страсть к перемене мест не пробудилась у вас внезапно?

— Чтобы купить билет на поезд или корабль, нужны деньги, а я… скажем, до сих пор не располагала достаточными средствами.

— Вы получили наследство?

— Думаете, это очень остроумно?

— Что и как я думаю — к делу не относится.

— У меня есть богатый друг.

— Достаточно богатый, чтобы осыпать вас драгоценностями?

— А почему бы и нет? Мне очень идут украшения!

— Не сомневаюсь… но покажите мне их.

— Что за странная мысль, инспектор?

— Я большой любитель…

Эмма явно занервничала.

— Но в конце-то концов, что все это значит?

— Покажите мне свои драгоценности.

— Нет!

— Вы предпочитаете, чтобы я позвонил в комиссариат и попросил прислать ордер на обыск?

— Я… я солгала вам… У меня нет никаких украшений… так, несколько дешевых побрякушек…

— Тогда чего ради вы спрашивали у паспортиста в префектуре, можете ли прихватить с собой кучу драгоценностей, не опасаясь аргентинских таможенников?

— Но… но…

Пишранд вдруг заговорил совсем другим тоном:

— Вас ожидают очень крупные неприятности, Эмма Сигулес, если вы не перестанете лгать и изворачиваться… Итак, повторяю вопрос: где ценности, которые вы собирались переправить в Аргентину?

— Не знаю.

— Представьте себе, меня это ничуть не удивляет.

Дорада круглыми глазами посмотрела на полицейского.