Семейный стриптиз

Голдсмит Оливия

Энджи, по обыкновению, приехала заранее, так что, когда объявили посадку, успела занять переднее место у окна. Впрочем, на одиннадцатичасовом утреннем рейсе всегда народу немного. Люки уже были задраены, а место рядом с Энджи осталось пустым. Она устроилась поудоб­нее и закинула ногу на ногу.

Энджи не сказала бы наверняка, зачем ей понадобился этот визит домой. Тяга преступника на место преступления? Или острая необходимость сжечь за собой мосты? Скорее второе, хотя и от первого что-то определенно есть.

Лизу она не предупредила. Рэйда тем более. Ему-то уж точно ни к чему знать о ее приезде. То, что принадлежит

Рэйду, она увозить не собирается. Даже не прикоснется ни к его личным вещам, ни к тому, что было подарено или куплено в семью, зато уничтожит все свои следы. Пусть Рэйд знает, что даже духа ее в этих стенах не осталось!

Дом вбирает в себя черты живущих в нем людей – Энджи всегда так считала. Новая обитель отца казалась такой же одинокой и потерянной, как и сам хозяин. Жили­ще семейного человека, утратившего семью, – вот что такое этот его дом. Квартира матери и того хуже… Но Энджи сохранила память о другом доме – том, где они жили семьей. Он дышал теплом. В каждом горшочке с цве­тами, в каждой подушке на диване, в каждом снимке в ра­мочке и записке, магнитом прилепленной к холодильнику, чувствовались любовь и забота. Там всем жилось уютно. Именно такое гнездышко она и начала вить для Рэйда. На­чала. Но уже не закончит.

Не так-то просто распрощаться с прошлой жизнью. Куда труднее, чем казалось. Чем больше Энджи думала о том, что ей предстоит сделать, тем больше убеждалась – в одиночку не справиться. И Лиза – единственный человек, к которому можно обратиться за помощью. Вынув теле­фонную трубку из гнезда в кресле, Энджи сунула в про­резь карточку, набрала номер – нарвалась на автоответ­чик. Ч-черт! Что ж, придется оставить сообщение и наде­яться, что Лиза не проведет весь рабочий день в суде.

– Лиза, – произнесла она в трубку, – надеюсь, ты ус­лышишь это сообщение сегодня, потому что я хочу попро­сить тебя об одолжении. Перезвоню через час.

Только нажав кнопку отбоя, Энджи сообразила, что не назвала себя. Что, если Лиза не узнает на автоответчике ее голос? С досадливым вздохом она вернула трубку в гнездо и прижалась виском к иллюминатору, устремив взгляд на пену облаков.

Она совершенно обессилела, словно вся жизненная сила внезапно улетучилась из нее, как воздух из проколо­того шарика; Нелегко ей придется… гораздо тяжелее, чем представлялось. Вернуться в Бостон, вновь войти в свой – бывший – дом, где погибло столько надежд, вновь увидеть спальню… Что ж, по крайней мере, при ней будут двое сильных ребят, она постарается покончить с неприятной задачей как можно быстрее. Да и Лиза, если удача улыб­нется, поддержит подругу в трудный час. Рэйда бы увидеть хоть на минутку, в последний раз… Вот тогда она, навер­ное, вздохнула бы свободнее. Высказала бы ему в лицо прямо и откровенно, что он убил часть ее души, возможно, лучшую часть, – и половина бремени упала бы с плеч. По­ступок не слишком благородный, зато оправданный с точ­ки зрения самосохранения.

Мысль о встрече с Рэйдом вмиг смела вялость, точно зарядив батарею ее нервной энергии. Энджи вновь выдер­нула трубку, дрожащими пальцами достала из сумки кар­точку, вставила в прорезь и защелкала кнопками. Сотво­рить бы чудо и стереть этот номер со счета, который придет на имя отца! Тони взбесится. Определенно.

На звонок ответила старшая из секретарш Рэйда, по­жилая дама по имени Ширли. Энджи попросила Рэйда. Ширли поинтересовалась, как доложить, и Энджи впе­рвые

обратила внимание на то, как звонко и молодо звучит ее голос. Сопрано? Нет, немыслимо. Слишком стара.

– Это его жена, – ледяным тоном отрезала Энджи, чтобы покончить с формальностями.

– Вот как… – Изумление секретарши было очевидно, но профессионализм удержал ее от дальнейших коммента­риев.

Негромкий щелчок – Ширли переключилась на дру­гую линию, и уже через пару секунд в трубке прозвучал его голос:

– Энджи? Это в самом деле ты?

– Я.

– Боже мой, Энджи! Я уж не надеялся тебя услышать. Думал… Ты откуда звонишь?

– Я в самолете. – Энджи почувствовала себя на удив­ление уверенно. Шикарно звучит! Она звонит ему с борта самолета, она человек занятой, деятельный, некогда ей по нему слезы лить. Сказать бы, что вот-вот приземлится в Рио, или сочинить местечко поэкзотичнее… Хотя нет, по­жалуй, не стоит.

– Энджи, – бархатно произнес Рэйд, – спасибо, что позвонила. Знаю, что мне нет прощения за то, что я сде­лал…

Что он «сделал»? А как быть с тем, что он продолжает делать? Возможно ли, чтобы эта мисс Сопрано осталась в прошлом? Возьми себя в руки! О чем ты думаешь?! Какая разница? Энджи взглянула через проход – убедиться, что никто ее не слышит. Идиотка. Иначе не скажешь. Вести подобные беседы на людях – полный идиотизм!

– Верно, – отозвалась она. – Тебе нет прощения, по­тому что ты причинил мне такую боль, как уже никто и ни­когда не сможет. Ты предал мою любовь и доверие.

– Энджи… – повторил Рэйд.

Только он мог так произнести ее имя, чтобы в нем зву­чала страсть. Только рядом с Рэйдом она чувствовала себя прекрасной и желанной. Мысль о том, что это ощущение никогда больше не повторится, была невыносима. Заглу­шив стон, Энджи прикрыла глаза.

– Послушай, Энджи. Возможно, это наш самый се­рьезный разговор. Я поступил глупо. Не нужно было тебе рассказывать… во всяком случае, не так и не тогда. Но я ведь хотел как лучше! Хотел, чтобы ничто больше не стоя­ло между нами до конца наших дней. Честно! Поверь, Энджи!

Она молчала; из-под опущенных век выскользнули две горячие слезинки.

– Ты меня слушаешь, Энджи?

– Д-да, – выдавила она.

– Слава богу! Я люблю тебя. Всегда буду любить. И то, что случилось, никогда не повторится. Обещаю. Не нака­зывай меня… за честность!

Нужно спросить о мисс Сопрано. Нет, ни к чему. Просто выругаться и бросить трубку? Тоже не годится. Лучше про­сто…

– Не бросай меня, Энджи! Вернись! Пожалуйста!

– Я больше не могу говорить. Мы садимся.

– Где?! – выкрикнул он почти с отчаянием. – Куда ты летишь?!

Я все-таки задела тебя! Исчезла, не сказав ни слова. Не позвонила ни разу. Что ж, я рада. Поделом!

– Я в Бостоне, – с трудом выговорила Энджи. – Но всего на пару часов, учти. Я приехала за своими вещами.

– Господи, Энджи, я…

– Надеюсь, ты ничего не имеешь против, – произне­сла она со всей надменностью, на которую была способна. И повесила трубку.

Подкрасившись в такси на пути в Марблхед, Энджи ос­талась довольна результатом. Большие синие глаза с под­водкой и капелькой теней на веках выглядели не такими круглыми, бледность исчезла благодаря волнению, так что даже румяна не понадобились. Поколебавшись, она пред­почла перламутрово-розовую помаду выбранной вначале густо-красной.