Семейный стриптиз
Шрифт:
Дело Джексона против Джексон отнимало все свободное время Энджи, а порой и то время, которое ей следовало бы потратить на другие дела. Она чувствовала, что этот процесс станет экзаменом, – так сказать, проверкой огнем. Уж слишком много сегодня поставлено на карту. Она обязана вернуть Джаде детей, сохранить дом, отвести дамоклов меч алиментов. Какое счастье, что Майкл Раис всегда рядом, всегда готов помочь!
Энджи прошла в свою новую крохотную ванную и остановилась перед зеркалом. Н-да, картинка далека от совершенства: глаза, всегда такие ярко-синие, теперь потускнели, кожа какая-то несвежая, будто вернулись времена прыщавого отрочества. Что ж, тем хуже.
«Не на конкурс красоты отправляешься, дорогая, – сказала она себе. – Помни, на тебя рассчитывает хороший, добрый, несправедливо обиженный человек. Ты уже столько сделала. Нашла свидетелей, провела расследование, собрала массу доказательств в пользу клиентки. Ты выиграешь этот процесс. Ты победишь!»
Мишель услышала сигнал «Вольво» Джады, когда пыталась замаскировать крем-пудрой кровоподтек вокруг глаза. Опухоль век уже спала, а багровый шрам на щеке превратился почему-то в иссиня-сизый. Мишель замазала его тональным кремом и сейчас, глядя на результаты своего труда, решила, что выглядит ничем не хуже, чем актер театра Кабуки.
Она отложила пудру и проглотила таблетку ксанакса. Затем нацепила – несмотря на хмурый день – солнечные очки в поллица, купленные по совету Джады в галантерее рядом с Первым уэстчестерским. К счастью, Энджи с коллегами отказались от мысли вызвать ее в качестве свидетеля, и все равно Мишель было страшно появиться в зале суда. Но она не могла не поддержать Джаду в трудную минуту.
Бросив последний взгляд в зеркало, Мишель побежала вниз по лестнице.
Поразительно, но Фрэнк до сих пор не проснулся. А может, все-таки проснулся, но продолжал притворяться спящим – то ли переживая из-за «несчастного случая», то ли дуясь. Впрочем, чувства Фрэнка ее не волновали. После той ночи Мишель не приближалась к кровати. Вечерами она упорно смотрела телевизор, пока Фрэнк не исчезал в спальне, после чего забывалась на диване тяжелым сном, то и дело просыпаясь от кошмаров.
За всю жизнь на нее поднимала руку только мать, да и то лишь когда была очень, очень пьяна. Разумеется, Мишель слышала и читала о супружеских изменах, вранье и побоях, но никогда – никогда! – не представляла себя на месте этих несчастных женщин. Она выбрала Фрэнка, потому что рядом с ним ей было спокойно и надежно. С изменами она пока не столкнулась, но что такое вранье и побои – узнала.
Глубокой ночью, когда они легли в постель, Фрэнк, конечно, извинился. Заплакал. Обнял ее. Мишель окаменела, но не оттолкнула его руки, хотя прикосновения мужа впервые в жизни были ей неприятны. А потом… потом… При воспоминании о том, как Фрэнк занялся с ней сексом, у Мишель до сих пор на глазах закипали злые слезы. Он проникал в нее снова и снова, шепча извинения вместо слов нежности и любви, а она терпела, борясь с мерзкой тошнотой.
– Тебе хорошо? У нас все хорошо? – твердил он и заглядывал в глаза Мишель, когда она после пытки любовью отодвинулась от мужа и завернулась в простыню.
– Нет, нет и нет! – холодно процедила в ответ Мишель. – Но сейчас я не желаю об этом говорить.
Она повернулась к нему спиной и с тех пор хранила ледяное молчание. Хуже всего, что она не знала, что делать. Бросить мужа в беде? Попытаться поговорить? Продолжать мириться с его враньем? Пригрозить разводом? Рано или поздно Фрэнк узнает, что она не только нашла тайник, но и забрала деньги, а тогда… Что тогда? Произойдет еще один
Мишель вышла из дома, искренне надеясь, что не напугает народ в суде. Жаль, не удастся дать показания в пользу Джады, но остальное – все, что в ее силах, – она для подруги сделает!
По мнению Энджи, с началом процесса они справились неплохо. Первым делом Крескин вызвал на свидетельское место ответчицу. Он завалил Джаду вопросами, давил безжалостно, но она держалась уверенно и ни разу не позволила загнать себя в угол. Показания ее звучали кратко и по существу, в точности как на «генеральной репетиции». Она рассказала, что найти работу ее вынудило отчаянное безденежье, сообщила свой рабочий график – уточнив, что задерживалась крайне редко, а от командировок категорически отказывалась. Когда дело дошло до наркотиков, Джада, следуя указанием Энджи во время «прогона», позволила себе не на шутку разозлиться.
– Как истинная христианка, мистер Крескин, я не употребляю ни алкоголь, ни наркотики!
Крескин пытался настаивать, Энджи выразила протест, судья ее поддержал, и на том все закончилось.
После Джады, с облегченным вздохом вернувшейся на свое место, к присяге привели старшую миссис Джексон.
– Как часто вас приглашали в дом вашего сына и невестки? – задал свой первый вопрос Джордж Крескин.
– Очень редко. Я всегда знала, что она не хочет меня видеть.
– Возражение, ваша честь! – вклинилась Энджи, хотя в данном случае свекровь была права.
– Поддерживаю, – кивнул судья. – Суду важны факты, миссис Джексон, а не эмоции.
– Слушаюсь, ваша честь, – подобострастно отозвалась мать Клинтона.
Судья Снид произвел на Джаду впечатление делового и положительного человека. Такой должен уметь отличать правду от вороха лжи. Он поймет, что за ничтожество Клинтон Джексон, поверит матери и вернет ей детей.
В данный момент, однако, судья Снид внимал ответам бабушки. Глядя на свекровь, Джада едва сдерживала смех. Крескин и тут постарался, основательно подготовив свидетельницу к исполнению отведенной ей роли. Старшая Джексон выглядела по меньшей мере столпом семьи – в ярко-синем костюме с голубой блузой и даже при шляпе с кокетливой вуалькой. До сих пор Джада ни разу не видела свекровь аккуратно причесанной, не говоря уж о шляпе. Ради столь грандиозного события неряха изобразила из себя певицу церковного хора!
Кто бы мог сейчас поверить, что когда-то эта женщина не вспоминала о сыне сутками, что она вечер за вечером развлекалась с кавалерами в станционном баре, бросая ребенка на произвол судьбы. С шести лет Клинтон вынужден был сам разогревать себе ужин и укладываться в постель в одиночестве. И что же? Теперь это опустившееся создание пытается доказать, что Джада – плохая мать! О какой морали может идти речь? Куда катится этот мир? Джада готова была вскочить на ноги и во всеуслышание объявить судье, приставу, стенографистке, всем сидящим в зале, что их обманывают самым наглым образом.
– Расскажите суду о своих впечатлениях от визитов, – сказал Крескин.
– Что ж тут говорить? Мой сын и кормил деток, и купал, и спать укладывал. Мамаша-то их до самого темна дома не появлялась. А как придет заморенная такая, лютая, и все хвасталась про работу в банке. Бывало, ребятишек и огреет чем…
Упираясь ладонями в стол, Джада медленно выпрямилась, но Майкл удержал ее на месте, а Энджи наклонилась к ней и зашептала на ухо:
– Не волнуйся. Мы докажем ее несостоятельность как свидетеля. Уличим во лжи, и ее показания будут отозваны. Не волнуйся.