Семейство Тальниковых
Шрифт:
– - Хоть бежать!
– - проговорила я в отчаянии, сама не зная, что говорю, и вдруг меня образумил отвратительный, торжествующий смех Степаниды Петровны.
– - Право!
– - шипела она.
– - Ай да Наталья! Вот готовишь сюрприз родителям!.. Уж не к Алексею ли Петровичу? Впрочем, ты всегда смотрела такой…
При имени Алексея Петровича и таких оскорбительных подозрениях слезы мои исчезли; я подошла к ней, и не знаю откуда брались у меня слова, но я не осталась у ней в долгу; я знала, сестра ее была в то время именно в таком положении, какое она мне пророчила.
Раздраженная
Собиравшаяся гроза, страх, может быть, никогда больше не увидеть Алексея Петровича, предчувствие нового унижения -- все это внушило мне отважную мысль: я решилась во что бы то ни стало увидеться с Алексеем Петровичем, все сказать ему и навсегда с ним проститься.
Я упросила брата Ивана сойти вниз, подстеречь, когда приедет Алексей Петрович, и попросить его подождать там меня.
– - Ну, смотри, Наташа, если увидят!?.
– - Тебя увидят, так ничего, а если меня, так я скорей умру, чем скажу, что ты мне помогал.
– - А что ты хочешь сказать ему?
Не вдруг нашлась я отвечать брату на его вопрос.
– - Ты пробеги прямо к дедушке, -- заключила я, когда он согласился на мою просьбу: -- я уж и буду знать, что Алексей Петрович ждет меня.
– - Ну, хорошо!
Пришел час, когда обыкновенно приезжал Алексей Петрович и другие гости. Я сидела как на иголках. Вдруг брат Иван с шумом пробежал в комнату к дедушке, -- я чуть не выдала себя: так хотелось мне тотчас броситься к двери; но я удержалась, встала спокойно и не торопясь вышла в сени. Там стрелой сбежала я с лестницы, чуть не сбила с ног Алексея Петровича, который дрожал от холоду, и очень испугалась при мысли, не натолкнулась ли я на кого другого.
– - Ах, как вы меня испугали!
– - Что с вами? Успокойтесь! Я все знаю: мне брат ваш успел рассказать…
Я еще больше испугалась, подумав, не рассказал ли ему брат наших ссор с тетушкой.
– - Ах, что он сделал! Вы не слушайте его: он любит болтать!
– - Нет, я все знаю и прошу вас не тревожиться…
Он взял мою руку.
– - Отчего вы дрожите? Боже мой! Вы в одном платье! Вы простудитесь!
Он хотел прикрыть меня своей шинелью. Я быстро отскочила.
– - Нет, мне тепло. Я вам должна скорей все сказать. Маменька знает все, ей…
Алексей Петрович перебил меня.
– - Повторяю вам, я также все знаю, и -- не бойтесь!
Потом он продолжал голосом, который мне показался торжественным:
– - Вы должны будете сказать мне откровенно: любите ли вы меня?
Алексей Петрович взял мою руку и притянул меня к себе. Кровь у меня хлынула к голове, и я сказала:
– - Да, я люблю вас.
– - Очень?
Я спохватилась и отвечала ему:
– - Вам хочется это знать, чтоб смеяться надо мною?..
– - Что это значит?
– - сказал удивленный Алексей Петрович и выпустил мою руку из своей.
– - Степанида Петровна уверяет меня…
Алексей Петрович рассердился: он плотно закутался в шинель, потом совсем раскрылся, как будто ему стало жарко, и сказал мне:
– - Хорошо! Я сегодня же докажу вам, как я смеюсь над вами, а вам стыдно верить всем.
Мне всегда
– - Ведь вы завтра поцелуете же меня как жениха?
– - Как жениха! Вы разве хотите жениться?..
– - Не сами ли вы сказали, что любите меня?
Когда Алексей Петрович тихо говорил со мной, я сама не знала, что делала, я была совершенно в его власти. Не знаю, как случилось, но я почувствовала его жаркое дыхание, и его горячие губы прикоснулись к моей щеке. Я не противилась; на глазах моих навертывались слезы; я вся горела, но мне было хорошо.
Вдруг раздался голос на лестнице: "Наташа!", и брат уже стоял перед нами.
– - Беги скорей! Тебя ищут!
С испугу я все забыла и, схватив брата за руку, хотела тотчас бежать, но Алексей Петрович удержал меня.
– - Погодите, -- сказал он жалобно.
– - Я боюсь: меня тетенька ищет.
– - Ну, так до завтра; не забудьте ваших слов. А я теперь пойду говорить с вашей маменькой.
– - Ах, нет, погодите! Могут догадаться; лучше вы через час приезжайте!
– - Хорошо, прощайте!
И Алексей Петрович поцеловал мою руку. Дрожь пробежала по мне, и какое-то особенное чувство овладело мной: в первый раз целовали у меня руку, будто то был знак, что я уже не девочка… Проходя прихожую, где вечно лежала собака, привязанная на цепи, я думала: вот злая собака сейчас своим лаем известит всех, где я была; но она, свернувшись, дремала и только при моем появлении приподняла и тотчас закрыла опять свои заспанные глаза да стукнула раза два хвостом в знак приветствия. Я вошла в детскую; мне казалось, что на моей щеке губы Алексея Петровича оставили огненный знак; я закрыла щеку рукой, но и на руке мерещился мне тот же знак, -- я совершенно смешалась. Но беспокойство мое было напрасно: отсутствия моего не заметили…
Ровно через час собака залилась лаем. Степанида Петровна радостно заглянула в прихожую и с торжественной улыбкой сказала:
– - А вот и Алексей Петрович.
Но встретив мой взгляд, полный гордости и презрения, она смутилась и поспешно отвернулась…
Я села в угол и решительно не сводила с нее глаз: она как-то странно конфузилась, вертелась на своем стуле, наконец переменила место: казалось, мои глаза, как огонь, жгли ее совесть… Наконец она не выдержала и сердито спросила:
– - Что ты вытаращила глаза?
– - Я стараюсь прочесть в ваших глазах, сколько вы сегодня лжи и доносов сделали маменьке.
– - Ах, боже мой! Что с тобой? Да ты так дерзко смотришь! Ну, погоди, завтра тебе будет за все.
– - Посмотрим!
– - сказала я так выразительно, что тетушка побледнела и превратилась вся в удивление…
Гости разошлись, но Алексей Петрович еще остался…
Я легла спать в страшном волнении, в первый раз чувствуя какое-то достоинство: меня любят, я выйду замуж, больше никакой мысли не могла я связать в голове… Утром я стала, по обыкновению, сбираться к учителю, но маменькина горничная с улыбкой сказала мне: