Семи смертям не бывать

Кучкин Андрей Павлович

До Уфы Данилка добрался благополучно и ранним солнечным утром въехал в город на телеге. Он весело озирался по сторонам. Маленькие, скособоченные домишки окраины казались ему в это утро особенно уютными. Как были они далеки в своей мирной тишине и устоявшейся жизни от всего того, что довелось пережить Данилке по пути в Уфу. За окнами, на которых стояли горшки с цветами, угадывалась простая налаженная жизнь с обычными человеческими радостями и печалями. И Данилку вдруг потянуло к этим простым радостям, в тишину домиков с цветами на окнах. Он представил себе, как в этот ранний час мог бы сидеть в комнате за столом рядом с кипящим самоваром и чья-то заботливая

рука наливала бы ему чай… Представил — и усмехнулся. До того этот привидевшийся ему человек, распивающий по утрам чаи из самовара, был не похож на Данилку. Нет, Данилка, пожалуй, и дня не смог бы пробыть в этих, домах с низкими потолками, с маленькими окнами, с комнатами, заставленными шкафами, сундуками, фикусами и кроватями. Нет, ничья рука не смогла бы удержать его здесь — потянуло бы на волю, к товарищам, к жизни беспокойной, опасной, неуютной, но милой сердцу Данилки.

Из подворотни домика вышел мальчишка в. большом отцовском картузе, в рваной рубашонке и любопытными глазами посмотрел на Данилку. А тому и картуз, и рубашонка, и бледная рожица мальчугана напомнили давнее детство.

— Дяденька, подвези! — без всякой надежды крикнул мальчишка вслед подводе. Данилка потянулся было остановить телегу, но хозяин, взявшийся подвезти его, что-то бормоча в бороду, стегнул лошадь. Телега затарахтела по булыжнику. Они подъезжали к центральным улицам города.

Расплатившись с бородатым угрюмым подводчиком, Данилка дальше отправился пешком. Он помнил наказ Чеверева — не расспрашивать прохожих о том, как найти улицу и дом, где живет Алешин.

Адрес, записанный на бумажке Чеверевым, он вытвердил наизусть еще в начале пути, а бумажку разорвал и выбросил. Поплутав по городу, Данилка нашел наконец нужную улицу. Вот и дом номер 14.

Каменный одноэтажный дом с заколоченным наглухо парадным входом. Данилка вошел во двор и, минуя собачью конуру, возле которой метался и рвал цепь злой мохнатый пес, поднялся на крыльцо. Позвонил, дернув за торчащий из двери металлический штырь. Где-то вдалеке звякнул колокольчик. Дверь неожиданно распахнулась. Перед Данилкой стоял невысокого роста еще крепкий старик с белой небольшой бородкой и подстриженными в кружок седыми волосами. Он был в белой полотняной рубахе без пояса, спускавшейся до колен. От всей фигуры старика веяло чистотой и приветливостью. Так и казалось, что сейчас вслед за ним выбегут внучата, с которыми нянчится этот старичок-боровичок. Ясными, словно промытыми в десяти водах, глазами он смотрел на Данилку.

В первое мгновение Данилка решил, что ошибся адресом: до того этот человек, стоявший перед ним, не был похож на большевика- подпольщика. Но отступать было поздно. Данилка неуверенно осведомился, здесь ли проживает пчеловод Алешин. Старик посмотрел на него внимательно и в свою очередь спросил:

— А что надо, милый?

— Я от Савоськина за медом, — произнес Данилка, как наказывал ему Чеверев.

— А меду-то нет, расторговались, — дружелюбно ответил старик.

Это и была та фраза, которой должен был ответить Алешин.

— А коли меду нет, так бражкой медовой не богаты?

Старик посторонился, жестом пригласил зайти. Он ввел Данилку в чистую большую горницу. Сразу же бросилась в глаза тарелка с аккуратно нарезанными сотами, полными меду. Захотелось впиться зубами в эти мягкие пахучие соты. Данилка вдруг почувствовал, что страшно устал, изголодался и пропылился за эти дни, пока добирался до Уфы. Поесть бы, помыться да поспать. Он с трудом оторвал глаза от тарелки.

—

Вы и есть Алешин? — спросил он старика.

— Я самый. Никодим Петрович Алешин. А тебя как звать?

Знакомство состоялось. Старик вышел и через минуту вернулся с кружкой молока и ломтем хлеба. Пододвинул к Данилке тарелку с сотами:

— Ешь, подкрепляйся. А потом поговорим.

Данилка отодвинулся от стола, чтобы не задеть кружку и не пролить молоко, снял с ноги правый сапог, вынул из кармана маленькую отвертку и отвинтил шурупы, скрепляющие две подметки. Вынув из своего тайника завернутое в бересту письмо, бережно протянул Алешину. Тот взял его и вышел из комнаты. Данилка, как был в одном сапоге, придвинулся к молоку и хлебу и наклонился над столом.

Весь остаток дня он проспал в маленькой комнатке без окон, служившей в прежние времена, по-видимому, чуланом. Сейчас здесь стояла железная кровать, на которой, надо полагать, уже не раз находили прибежище и отдых временные постояльцы Алешина.

В доме было тихо. Старик ушел куда-то и вернулся только под вечер. За чаем он расспросил Данилку об отряде и о Чевереве, которого знал.

Да, не вязался этот чистенький седенький дед с образом подпольщика, который сложился у Данилки с давних пор. Но стоило ли удивляться этому? Время меняло жизнь, меняло людей. Разве еще недавно Данилка мог думать, что так вдруг нежданно-негаданно изменится его судьба! Или взять, например, Азина. Был офицером царской армии — стал красным командиром. Вот и дед — возился с пчелами, продавал мед, жил потихоньку, а теперь у него на квартире большевистская явка. Данилка с почтением взирал на седины старика, слушал его негромкий голос.

— Денек-другой поживешь у меня, — говорил Никодим Петрович, — отдохнешь, отоспишься и — обратно. Только вот что, парень. — Старик почесал ногтем указательного пальца переносицу, помолчал. — Будешь сидеть в той темной комнатке, и оттуда ни шагу. Не дай бог, увидит кто. Тут, понимаешь, какая карусель… Следят за мной, вьются вокруг дома какие-то хлюсты, прямо в окна вчера заглядывали. Тебя-то никто не видел, как ты пришел?

— Да нет, кажется, никто.

— Ну, бог даст, обойдется. Только неспроста-то вьются. Задерживаться тебе здесь не следует. Составим ответ Чевереву — и езжай назад.

Старик попивал из блюдца чай, подливал Данилке, утирал платком испарину со лба.

В этот вечер старик рассказал Данилке о двух своих сыновьях, покинувших Уфу вместе с красными. С тех пор о них ни слуху ни духу. Живы они или нет? Если живы — обязательно воюют где-то. Ребята боевые, отсиживаться в тихом углу не будут. Очевидно, старик надеялся, что человек, пришедший оттуда, где должны быть сейчас его сыновья, знает их. Он описывал их внешность и выжидательно смотрел на Данилку. Нет, как ни напрягал Данилка память, не мог припомнить, встречал ли он сыновей старика.

Весь следующий день Данилка не выходил из комнаты. А поздно вечером, когда, потушив свет, старик и Данилка укладывались спать, кто-то тихо постучал три раза в окно кухни. Старик пошел отпирать дверь и вернулся с высоким человеком. Пока зажигали лампу, пришелец топтался нетерпеливо у стола. Комната осветилась, и Данилка увидел молодое широкое лицо с выступающими скулами и раскосые темные глаза, сразу же впившиеся в него. Крепко пожав руку Данилке, парень спросил:

— Ты-то и есть Чирков? Тут о тебе рассказывают такое! Думал, богатыря увижу, плечи — во, руки — во, — парень показал, какие именно плечи и руки, он полагал, должен иметь