Семьи.net (сборник)
Шрифт:
— Рвется в бой, Зоя Павловна.
— Так запускай свистуна. Время позднее, пора расслабиться.
Вадим Панов
Ангел
— Мама… Мама! Мама! Мамочка!!
Крик. Крик. Крик.
Слезы, боль, нечеловеческая боль и скрюченные пальцы, боль, заглушающая все, отсекающая от реальности, пришедшая изнутри и затопившая, немыслимая, выпивающая, рвущая, заставляющая позабыть обо всем на свете и превращающаяся в громкий крик.
Боль.
Крик.
Если
Кому?!!
Впрочем, сейчас нельзя не кричать. Боль порождает крик, и, может быть, от него действительно становится легче, однако в пелене кошмарных ощущений не чувствуется ничего, кроме терзающих вспышек невыносимого.
— Мамочка!
— Тужься!
— Мама!
— Тужься!
Боль дарит глухоту, свой крик дарит глухоту, но Анна прекрасно понимает, что велит ей толстая женщина с грубым, словно сложенным из ноздреватых булыжников лицом.
— Тужься!
Ане больно. Ане страшно. Ее ногти переломаны, иногда не хватает воздуха, но разум… Нет, не он — инстинкты. Дикая боль отключила разум, но инстинкты не подводят и заставляют измученное тело делать то, что требует опытная женщина с тяжелым лицом.
— Тужься!
И Аня тужится, пытаясь расстаться с тем, к кому привыкала несколько долгих месяцев.
— Тужься!
— Мама!
— Еще! Еще!! Еще!!!
— Мамочка!!
Крик.
Нет, не ее. Уже не ее. Комната внезапно наполняется громким детским криком. Жалобным? Болезненным? Маленький человек впервые увидел свет, немножко испугался и его крик прорывается сквозь жуткую стену болезненной глухоты — мать не может не услышать дитя.
— Что случилось? — лепечет Аня.
Она плохо понимает происходящее, она еще чувствует боль, но все ее мысли там, рядом с окровавленным, орущим комочком живой плоти.
— Все хорошо.
— Что случилось?
— У тебя мальчик.
Крик.
Счастье. Мальчик плачет, а его истерзанную мать распирает от радости, потому что теперь Анна доподлинно знает, как звучит женское счастье — это первый крик ребенка.
— Слышишь? У тебя мальчик!
Она слаба, она устала, она оглушена, она с трудом ориентируется в происходящем, но эту фразу Анна слышит прекрасно. И просит:
— Дайте его мне.
— Сейчас нельзя. Он слишком слаб.
Как так?! Позвольте прикоснуться к ребенку! Позвольте обнять, поцеловать, почувствовать биение маленького сердца… Сделайте счастье полным!
— Пожалуйста, — лепечет Анна, но ответа нет.
Крик становится тише, тише… прячется вдали… за закрывающейся дверью… Или это она теряет сознание, проваливаясь в вату усталого сна? Или во всем виноват укол, который она почувствовала секунду назад? Анна не знает. Она просто откидывается на подушки, улыбается и шепчет:
«Костя… Я назову тебя Костей…»
— Родитель «ноль»? — не понял Кирилл. — Что вы имеете в виду?
— Возможно,
— Кого?
— Мать. Маму. — Публика притихла, не совсем понимая причину задержки с ответом, и тогда послышалось дополнительное определение: — Как вы называете того, кто вас родил?
Несколько секунд изумленный Кирилл обдумывал вопрос, а затем, сообразив, наконец, чего от него хочет судья, уверенно произнес:
— В свободном мире подобный анахронизм не имеет смысла. Нельзя оскорблять второго воспитывающего партнера или других воспитывающих партнеров тем, что они меня не выносили. Все мои партнеры равны между собой. Я одинаково любил каждого из них.
— Сколько их у вас было?
— Какое это имеет значение?
— Вы собираетесь задавать мне вопросы?
Кирилл посмотрел на Падду, адвокат едва заметно пожал плечами, показывая, что с судьей лучше не спорить, но выглядел при этом таким же растерянным, как и клиент.
— Я ни в коем случае не хотел оскорбить вас, — промямлил Кирилл, делая адвокату знак глазами. Падда кивнул, громко выдал: «Позвольте вопрос, ваша честь!» и резво бросился к судейскому возвышению, следом подтянулся обвинитель.
— Родитель «ноль»? — торопливо произнес адвокат. — Ваша честь, в чем смысл вопроса?
— Мне стало интересно.
— Лично вам?
Несколько секунд судья выразительно смотрел на адвоката, после чего предельно вежливо произнес:
— Не забывайте, советник, что дело не только громкое, но и весьма деликатное, и чем больше я и присяжные будем знать о личности вашего клиента, тем проще будет вынести справедливый вердикт.
— Обвинение не возражает против дополнительных вопросов, — вставил прокурор.
— Кто бы сомневался, — грубовато отозвался Падда, почесывая коротенькую бородку.
— Что не так?
— Вопрос в вашу пользу, — ляпнул адвокат и тем вызвал неподдельное изумление у собеседников.
— Ваш клиент стыдится своих родителей? — осведомился судья.
— Ни в коем случае, ваша честь, он гордится ими, — тут же поправился Падда. — Но с вашего позволения, мы будем называть их «воспитывающими партнерами», поскольку мой клиент привык использовать именно этот термин.
— Как вам угодно.
— Я как раз собирался поговорить о семье обвиняемого, — торопливо произнес прокурор. — Есть вопросы, которые я хотел бы прояснить.
— Вот и проясняйте.
— Спасибо, ваша честь.
Адвокат бросил на обвинителя кислый взгляд, вернулся за стол и почти минуту шептался с Кириллом, после чего подсудимый подвинул к себе микрофон:
— Я готов отвечать на вопросы, ваша честь.
Журналисты — а именно они составляли большую часть публики — обратились в слух и приготовились делать пометки в блокнотах.