Семицвет: молодость богов. Части 1-2
Шрифт:
В понедельник он пошел в школу, и какова же была его радость, когда Алена дала ему продолжение. А потом — Хайнлайна, и ещё Саймака, и братьев Стругацких, последних он очень долго не мог начать читать, так как втайне побаивался.
Ещё долго пытался приучить читать маленького брата — но тот и слышать не хотел. Алексей даже пытался читать ему вслух, тот слушал вполуха и засыпал. А потом маленький брат нажаловался отцу, что своими книжками Алексей не дает ему учиться.
Отец рассердился, посчитал, что Алексей плохо влияет на брата и отобрал на неделю все книги, а Алексей
Но неделя без чтения пролетела быстро, он успел отыскать почти десять книг, поэтому, постепенно книги заполнили все его свободное время.
Но что ещё хорошего было в Алене, так это то, что она никогда его не осуждала. Не стояла над душой, не настаивала на том, чтобы он выбрал профессию, не упрекала его в безответственности, когда тот бросил школу по рисованию и сдулся, сбрасывая вес, когда хотел пробиться в секцию дельтапланеризма. Она не считала пейнтбол кровавой и жестокой игрой, а его фантазии глупостями, и никогда не смотрела на него свысока — а все остальные смотрели, ведь он был худшим учеником в классе. И ещё толстым. И нервным. И закрытым.
В общем, с ней было очень весело. И хорошо. Но она решила стать врачом, а чтобы получить необходимые знания, нужно было ехать в столицу.
И вот, в 18 лет, как и все дети, она навсегда покинула районную школу. И как это было принято — место старосты занял старший в группе — гордый Лазарев. Он ждал этого места два с половиной года и с трудом скрывал радость на проводах Алены. Алексею было так грустно и так обидно, что он демонстративно ни с кем не разговаривал целых три дня в качестве одиночного протеста. Но его молчание никто не заметил — потому как он и без того был неразговорчив. И это разозлило ещё сильнее.
А Алена уехала. Кинула его одного. В этой банке скорпионов. В этом логове тигра… И учиться расхотелось вовсе. А потом уехал куратор Сергей — его повысили. Куратор он был скучноватый, зато спокойный. И Алена его хорошо дополняла. И все. Все ушли. И окончательно все осталось в прошлом, когда пришла Эта.
На которую сейчас пялиться весь класс. И гордый Лазарев, конечно.
Вообще, Алексей с подозрением относился к учителям-женщинам. Есть в них какая-то подстава. Женщины и шутить то толком не умеют. Ну, Аленка не в счет — она вообще не женщина, а веселый парень с хвостиком. А эта другая. Ну… ну хоть красивая.
— Всем привет! — сказала она и села за учительский стол. Гордый Лазарев весь прям вытянулся. Вот же индюк!
— Как вам уже, наверное, сказали, — начала она, — Я — ваш новый куратор. Классное руководство, репетиторство, контроль успеваемости, а так же досуг — все это теперь будет в моем ведении. Я надеюсь, мы познакомимся и станем хорошими друзьями. Кто-нибудь хочет съездить всем классом в театр? Или в музей? А может в поход? Приходите ко мне после урока и предлагайте! — Она задумчиво полистала карты с личными делами. — Кстати, я предпочитаю обычный этикет, обращаться можете сударыня или Елизаветта, или сударыня Елизаветта… Алексей Прошин!
Алексей чуть на месте не подпрыгнул. Это было
— Ах вот вы где. — Сказала она несколько удивленно. — Мы с вашим бывшим куратором разговаривали о вас…
Ну да, кто бы мог подумать.
— Выйдите к доске и напишите мое имя. Через две «т», не забудьте.
Алексей застенчиво кашлянул и вышел к доске. Взял перо. Задумчиво почесал в затылке.
— А вас как зовут? — переспросил он.
— Разве вы не слышали?
— Елизаветта?
— Ну вот видите. Все слышали.
— И это писать?
— Да. Через две «т».
Алексей потоптался на месте.
— А писать на доске?
— Ну а где же ещё?! — всплеснула руками она. — Пишите, Алексей, пишите.
— Да не мучайте вы его, — усмехнулся Лазарев. Ну конечно, он-то прекрасно знал, к чему весь этот маскарад.
— Не умеет он руками писать.
— Не умеет писать руками? — ахнула Елизаветта и полистала личное дело. — Прошин, вам точно 13 лет?
— Да, сударыня. Мне 13 лет. — сказал он, потупившись.
Неудачное число, самое проклятое. Все дело в нем. Скорее бы ему исполнилось 14. И чувствовал он себя скверно. И ведь ещё все смотрят.
— Вам уже профессию выбирать пора, а вы писать не умеете… Ну что же, учащийся, — она развела руками, — садитесь. Лазарев, идите к доске и напишите уже. А Вы, Прошин, хотя бы на память запомнить попытайтесь.
Обедали они в небольшой столовой на другом конце квартала. Это было старое пятиэтажное здание, и сколько он себя помнил — в нем располагалась столовая, которую уже два поколения держала японская семья, приехавшая во время колонизации из-за моря. И хотя японской крови в шеф-поваре практически не осталось и кухня у них давно была европейской, рис они варить не разучились. И почти во всех окрестных домах в холодильниках всегда стоял сваренный ими рис.
А вообще, это была обычная бесплатная столовая, дешевая и без изысков, и здесь обедали все окрестные лавки и мелкие фирмы. Иногда проводились свадьбы и детские утренники.
И все шло предсказуемо — даже то, что Елизаветта отлично спелась со старостой. Гордый Лазарев что-то непрерывно ей рассказывал, шутил, иногда — показывал руками, а она кивала и слушала.
Алексей поковырял ложкой овсянку, которую японцы варить не умели и взял бутерброд с мясом. Вернее, толстый кусок хлеба с котлетой — типичное блюдо.
Котлета была соевой — бесплатная же. Да и хлеб был не первой свежести — жесткий. В общем, не бутерброд, а одно название. Но черствый хлеб пропитался соком от котлеты, так что было сносно — как распробуешь, поймешь.
А вот по пятницам была курица, и это был настоящий праздник жизни. Правда, выдавалась курица порционно — по окорочку на лицо, наесться до пуза не удавалось, да и народу в пятницу было много. Так что, придется сегодня есть, что есть — овсянку, котлету и чай с лимоном.
И ведь опять съест и ничего не почувствует. А нет большего разочарования, чем не получить радость от еды. Ведь, последние часы перед обедом только его и ждешь. И вообще идешь в школу, в надежде, что дадут что-нибудь вкусненькое.