Семиозис
Шрифт:
Сейчас моим долгом было исследовать планету и помогать выживать людям – и я вновь испугался. Может, на другой планете – той, куда мы исходно направлялись, – нам было бы лучше. Здесь я стоял на коленях в зарослях растения, которое совершенно не походило на послушную одомашненную пшеницу.
Вот только я – единственный ботаник колонии. У меня важные задачи, и я должен их решать, несмотря на свои страхи.
Краем глаза я заметил какое-то движение. Я увидел мох: зеленое пятно в изгибе толстого корня. Он снова пошевелился. Это оказался фиппокот. Я стал высматривать новые изгибы.
Мне нужны были образцы. С помощью перочинного ножа и пластиковых пакетов для образцов, которые я тщательно вычищал, чтобы многократно использовать, я набрал кусочки лианы, осины, плодов, почвы, экскрементов фиппокотов, опавших листьев и коры, а потом очень осторожно выполз обратно на солнце.
Я взял образцы у Снеговика и у западных зарослей, которые поранили меня, как и восточная лиана. Я провел анализ образцов, и результаты прояснили кое-что – но не самое важное. Восточные заросли и Снеговик генетически были идентичны. Видимо, Снеговик был дочкой от побега или подземного корня. Западные заросли были тем же видом, но другой особью. Я не мог объяснить, почему они стали ядовитыми. Я не мог утверждать, что восточные плоды останутся безопасными. Я так ничего и не выяснил.
Ближе к вечеру мы похоронили Нинию, Кэрри и Зию там же, где и остальных, – на южном краю поселка, на участке рядом с восточными зарослями, где землю покрывал ковер цветущего дерна, словно в саду. Мы со слезами сняли слой ароматных желтых цветов, выкопали три ямы и опустили туда тела. Все бросили по горсти земли, а потом мы закопали могилы и вернули дерн на место. Хедике начал петь. Джилл лила воду на могилы, дрожащим голосом читая стихотворение про реки и океаны. Каждый поделился самым хорошим воспоминанием об этих женщинах.
Зия вырезала мемориальные доски с именами и числом дней с момента высадки. На этот раз Мерл положил на могилы простые камни.
– Без имен и дат, – проговорил он, стряхивая с рук землю.
– Нам нужен Мирный календарь, – сказала Вера. – И Мирные часы. – Она указала на Свет в западной части небосвода. – Он садится за три часа до Солнца, а восходит на три часа раньше него. Так можно измерять время.
Она указала на еще одно похожее на звезду светило, спутник размером с астероид, который мы назвали Чандрой.
– Ее орбита почти такая же, как у оборота Мира. Для определения времени она не подходит, может, только для времен года. А вот Галилей, – тут она указала на светило на северо-востоке, – подходит идеально. Он движется в обратную сторону, с запада на восток, так что его легко заметить. Он обращается два с половиной раза за сутки.
Паула прищурилась, глядя на небо.
– Спасибо. Это…
– Теперь он у нас есть, – перебила ее Вера, – наш собственный мир.
С этим напоминанием о наших надеждах мы вернулись к своим повседневным обязанностям по выживанию. Мирные сутки длились примерно двадцать земных часов, а год на Мире составлял примерно 490 земных дней. Год казался огромным отрезком времени.
У нас с зоологами выдалась напряженная неделя. Появилась стайка ящерок с крыльями мотыльков, они летели красиво, словно косяк рыбешек, а мы пораженно наблюдали, пока они все вместе не спланировали к нам и не принялись кусаться. Зола с жиром снова оказалась полезной, а потом эти мотыльки внезапно исчезли.
Группы охотников находили полусъеденных птиц и фиппокотов – и, как им казалось, видели убегающих гигантских птиц, но больше их встревожили розовые слизни длиной двадцать сантиметров, подъедающие тушки. Слизни нападали на все подряд и при контакте растворяли живую плоть. Гран вскрыл одного.
– Одна только слизь. Никакой дифференциации тканей. Если разрезать на двадцать частей, получишь двадцать слизней.
Мерл обнаружил источник ревущего клича из трех нот.
– Похоже, я нашел нам большого кузена наших приятелей-фиппокотов.
Он вернулся перед самым ужином и сидел за столом, рассказывая довольно спокойно, но рубашка у него была пропитана потом. Он гладил устроившегося у него на коленях фиппокота, словно желая убедиться в его покорности. Все знали, что он не склонен к неуместной тревоге, и потому слушали внимательно.
– Если надо описать одним словом, то сказал бы «кенгуру», но это не совсем то. Гигантский кенгуру, если использовать два слова: намного выше меня, и, судя по их гнездам, они способны сшибать деревья. Кажется, они вегетарианцы, как этот наш добрый друг, – возможно, питаются корнями… и хотелось бы верить, что когти у них для рытья, но размером они с мачете. Я видел стаю примерно из десяти особей, но не стал приближаться. И никому не рекомендовал бы приближаться.
Большинство колонистов в основном интересовались животными. Мерла расспрашивали о его ежедневных находках гораздо больше, чем меня. Я старался не обращать на это внимания, хоть и понимал, что растения с их ядами и другими соединениями не менее опасны, чем животные, а раз растений намного больше, чем животных, то они важнее.
– Эти растения совершенно не похожи на земные, – попытался я объяснить как-то вечером. – У них какие-то непонятные клетки. На Земле у всех семян один или два зародышевых листка, а здесь их три, пять или восемь.
– И РНК, – добавил Гран, – а не ДНК. Здесь ДНК есть только у нас.
– Но выглядят-то они так же, – проговорила Вера.
– Нет, – возразила Венди Полстопы. – То есть – парящие кактусы? Синие? А вот шипы у них как на Земле.
– Да, – подхватил я, – шипы. Им надо защищаться, как кактусам на Земле, и они отращивают шипы. Растения, которым нужно извлекать воду из почвы, отращивают корни.
– Не как Земля, – сказал Ури. – Нет червей. Вместо них губки.
– Но делают они то же самое! – запротестовала Вера.