Семизвездное небо
Шрифт:
– Ответить я тебе не могу. Твой сын Эльдар привел их прямо сюда.
– А ты ничего не сказала Раджабли... про звезды?
– Нет, я ничего не сказала. Посмотрим, узнает ли его Раджабли сам?
– Да ведь Раджабли знаком с Айханом. Они виделись в его прошлый приезд. Если бы узнал, то тогда же... И потом, на этой войне было столько случайностей.
Они помолчали и только теперь заметили, какая их окружает тишина, больница будто замерла. Кроме их дыхания, в просторном кабинете не слышно было ни единого звука.
Наконец на втором этаже послышались тихие шаги.
Вошла Гюльбениз и следом Раджабли. Шахназ, пытаясь справиться с собой, встретила их печальной улыбкой.
– Пожалуйста, Ризван-муэллим. Пожалуйста, Гюльбениз-ханум, проходите, садитесь.
Шахназ усадила Гюльбениз рядом с собой.
– Мы знакомы, хоть и заочно, - сказала она.
– Ризван-муэллим много рассказывал о вас.
Гюльбениз как-то странно посмотрела на Шахназ.
– А разве Эльдар вам ничего не рассказывал обо мне?..
Шахназ будто ударило молнией.
Ризван Раджабли тоже удивленно посмотрел сначала на жену, потом на Шахназ.
– Странно. И мне о вас ничего не говорил. Только о Гюльназ, своей сестре.
Стул под главврачом Салимой скрипнул. По побелевшему лицу Шахназ скользнула какая-то дрожащая тень.
– Что все это значит, Гюльбениз-ханум? Почему он должен был мне о вас рассказывать, а вам обо мне?
– Я только одно могу ответить... вы счастливая женщина, Шахназ-ханум... и все же, - у нее не хватило смелости закончить, - и все же самая несчастная женщина в мире.
Будто ожидая именно этих слов, Шахназ прошептала:
– Верно. Я действительно столь же счастлива, сколь и несчастна. Голос ее подозрительно задрожал.
– Ризван-муэллим, а вы сейчас, повидавшись с больным, ничего не заметили нового? Вы взглянули на его грудь?
Раджабли вообще ничего не понимал.
– Что вы имеете в виду, Шахназ-ханум?
На помощь ему пришла Гюльбениз:
– Шахназ-ханум, может быть, вы забыли, что Ризван вовсе не врач, а всего лишь художник.
– Гюльбениз внезапно вспугнула тишину в больнице.
– Но вместо него отвечу вам я. Да, на груди больного черные рубцы от выжженных звезд, как на картине Ризвана. Вы это хотели узнать? Когда я поправляла подушку больного, я видела все.
– Что ты говоришь, Гюльбениз?! Опомнись!
– Раджабли встал, порываясь бежать к Айхану.
– Не спеши, Ризван, не надо спешить. Мы сейчас должны найти ответ на более важный вопрос, который - интересует Шахназ-ханум.
– Что вы хотите сказать, Гюльбениз-ханум?
– Ведь вас вовсе не интересует личность человека, на груди которого выжжены звезды. Этим пусть интересуется Рамзи-муэллим. Вы же хотите узнать, как зовут больного, который сейчас лежит в палате на втором этаже? Не так ли? А если это так, то достаточно было посмотреть не на его грудь, а в его глаза.
Шахназ показалось, что от этих слов стены комнаты зашатались, пол куда-то ушел из-под ее ног. Раджабли растерянно схватил жену за руку:
– Что ты говоришь, Гюльбениз?!
– Так вы знаете, кто этот больной? Это Эльдар Абасов, брат Гюльназ, сын Алмардана-киши, ваш, Шахназ-ханум, любимый. Наконец, мой...
Она не закончила, но никто
– Прошу прощения, Гюльбениз-ханум... Я не один раз это предполагала, не раз намекала ему. Но он всегда отрицал... Но скажите мне, если это Эльдар, то почему он прячется? Я понимаю, он мог бы прятаться от меня, но чего ему скрываться от односельчан, от близких, наконец, от себя самого?
Гюльбениз вдруг повернулась в сторону Раджабли:
– Я при своем муже во всеуслышание заявляю, что первым, кто распахнул передо мною ворота любви, был Эльдар. Вот тогда я и подпала под очарование его глаз. И до сих пор не могу освободиться от этих чар.
Раджабли наконец пришел в себя.
– Извините меня. Но меня тоже словно магнитом притягивали глаза Айхана Мамедова. Но он действительно герой моего произведения, герой, имени которого я не знаю... Но почему он зовется Айханом Мамедовым?
– Этого я не знаю, - сказала Гюльбениз, - но ты можешь не сомневаться, что этот человек, которого вы зовете Айханом, есть не кто иной, как Эльдар Абасов. И на это у меня есть более веское доказательство. Помнишь, Ризван, ты часто читал мне стихотворение:
Я - сандаловое дерево, развесистое, ветвистое,
Я - скала с родниками на моей груди...
Шахназ в волнении подхватила:
Если уйду из этого мира, не высказавшись,
Не уподобляй меня сладкой мечте,
Любовь довела меня до совершенства...
– Да, именно это стихотворение и я слышал там, в фашистском концлагере, на мотив мугама "Шахназ"... Его повторял в бреду тот, кого пытали так изуверски...
Я - сандаловое дерево, ветвистое, развесистое...
Это стихотворение не имело конца, оно никогда не кончалось, и оно открыло бесконечность перед сидящими здесь людьми. В ней каждый имел свою тропинку. Раджабли не мог простить себе, что, появившись в Чеменли, не узнал этих бездонных, притягательных глаз, хотя обязан был узнать их среди тысяч других. Но как получилось, что он не смог этого сделать? Значит, прав был Айхан, когда говорил, что в каждом произведении он рисует только себя. Теперь он по-иному обязан взглянуть на мир. Но все-таки Раджабли был счастлив - он нашел эти глаза, нашел то, что искал долгие годы.
А Шахназ корила себя за то, что не поверила своему сердцу. И не было границ ее страданиям. И все-таки в самую последнюю минуту она успела открыть ему свою душу и видела, как счастлив был он. Это была не просто любовь - это было нечто иное, название которому люди еще не придумали.
А доктор Салима сидела на своем скрипящем стуле и боялась пошевелиться. Что она скажет Мардану?
Все по-прежнему молчали. Каждый ушел в себя. Первым не выдержал художник:
– Шахназ-ханум, а сам Айхан... то есть Эльдар... почему до сих пор молчал? Видимо, он не знал о моей картине.