Семнадцать космических зорь
Шрифт:
В Нью-Йоркском национальном музее искусств рядом с полотнами, принадлежащими кисти мировых мастеров, я видал какие-то фиолетовые пейзажи и странные картины. Я по-своему отношусь к изобразительному искусству, в котором разбираюсь, как мне кажется, не очень здорово. И если картина мне нравится, я считаю, что она хороша. Тогда мне показалось, что и гиду эти сиреневые картины тоже малоприятны, хоть он и старался их защищать. Залы, где висят эти «произведения», пусты. Подойдя к одному из ядовито-сиреневых пейзажей, я спросил гида:
— Нравится?
— Неплохо, — ответил он.
На вопрос, знает ли он наших пейзажистов — Шишкина, Левитана,
— А вот автору этих абстрактных картин так представился пейзаж, и он видит его по-своему...
Мы долго спорили с ним, и в конце концов он вынужден был, как мне показалось, согласиться, что если я, например, возьмусь написать его портрет, то, как бы я ни представлял его, я не смогу нарисовать вместо человеческого лица... лошадиную морду.
Пришлось мне встречаться и со студентами Америки. И я убедился, что у студентов всего мира много общего. Все они, конечно, люди молодые, все хотят дружить, учиться, работать, любят спорт, и у всех студентов по всей земле всегда не хватает одного дня на подготовку к экзаменам.
И... все дружно не хотят идти под ружье, в солдаты.
Пришлось разговаривать мне и с капиталистом. Он тоже не хочет войны. Оказывается, он вложил свой капитал в строительство международной выставки, которая будет в Нью-Йорке. Вложил с тем расчетом, что он в дальнейшем заработает на этом предприятии.
— А если война — плакали мои денежки, — сказал невесело он.
Во многих странах удалось мне побывать за время, прошедшее после полета в космос, со многими людьми довелось говорить и даже спорить. Одни искренне готовы бороться и отстаивать до конца мир. Таких тысячи. Другие просто боятся за собственную шкуру, но все хотят жить, растить детей, видеть над головой солнце, а не черные грибообразные взрывы.
Когда я ехал в Соединенные Штаты, то, признаюсь, очень побаивался... журналистов. Все-таки нас учат летать в космос, а не выступать на разных официальных и импровизированных пресс-конференциях. И вопросы были на первых встречах неожиданные. Например, спрашивали, как я отношусь к твисту. Жену спрашивали, сколько она привезла платьев в Америку. А некоторые «деятели пера» договорились до того, что допытывались у Тамары, какие продукты она купила в США, чтобы потом готовить из них обед в Москве...
Были и недоуменные вопросы: каким же все-таки образом удалось Советской России, в их представлении чуть ли не дикой стране, перегнать саму Америку? Перегнать в освоении космического пространства и в развитии науки, техники, в культуре и искусстве. Я не пытался наставлять таких невежд на путь истинный — времени не было; но не раз мне пришлось вспомнить письмо старых русских профессоров и академиков, которые были воспитаны еще при царском режиме и вместе с тем еще около тридцати лет назад обратились ко всем ученым мира, ко всем работникам науки и техники: «Многие из нас,— писали они, — разделяли кастовые предрассудки духовной аристократии, рассматривали пролетариат как грядущих гуннов, разрушителей культуры и цивилизации. История доказала обратное: капитализм уничтожает культуру — ее спасает и развивает пролетариат, класс героический, способный на огромные жертвы, класс творческий, созидающий, организующий».
Правда, не все в Соединенных Штатах заблуждаются на этот счет. Есть и реально мыслящие. Например, журналист из популярного в США красочного журнала «Лук» писал: «Первый советский спутник изумил Запад,
Невозможно больше представлять общественную систему, которая способна запустить в космос тяжелые корабли, как систему примитивного рабского труда, как плененное общество, которым управляют деспоты. Нет, такое может свершить лишь организованное, находящееся в движении общество... И разве можно отмахнуться от того факта, что их экономика растет вдвое быстрее, чем экономика Соединенных Штатов?»
Яснее не скажешь.
И, как правило, меня спрашивали одно и то же:
— Чем вас поразила Америка?
Мне пришлось откровенно сказать:
— Своей двуликостью.
И вправду первое впечатление — будто у Америки два лица. Одно поражает своей наивностью, неосведомленностью, порой даже невежеством: минимум сведений оно черпает во всякого рода рекламе. Другое лицо — далеко не наивно, и оно ловко использует такое несоответствие, такое уродство и делает и делает деньги. Настоящие американцы, мне кажется, понимают это, и это их смущает. Им порой становится неловко за «больших детей», я не раз слышал в США этот термин. Резал слух и другой: «средний американец». Неужели человек с юношеских лет до глубокой старости так и должен носить кличку «средний»! В США так и есть. Средний американец живет как в шорах специально подготовленных для него телепередач, газет, реклам, выводов на все случаи жизни, пережеванных и в рот положенных в красивой облатке с яркой этикеткой. Все это он «проглатывает» вперемешку с очередным сандвичем, жевательной резинкой, бутылкой пепси-кола, кинофильмом с десятками убийств.
Это общее впечатление, оно не относится, конечно, к людям, чей здравый смысл, душевная красота, гостеприимство, стремление к миру, познания и сердечность украшают Америку и американцев. Мне вспоминаются такие две встречи.
В Вашингтоне, когда Джон Гленн знакомил нас с достопримечательностями города, мы вышли из машины. Случилось так, что нас здесь ждали. Кто-то, видимо, предупредил, что приедут сюда космонавты. Стояла толпа. Раздались приветственные возгласы: «Добро пожаловать!» Выкрикивали наши имена: «Гленн! Титов!» Раздались аплодисменты.
Пройдя толпу, мы очутились на тротуаре. И лицом к лицу столкнулись с женщиной. Она, как заводная, подпрыгивала на одном месте, видимо, чтобы лучше, через головы других, увидеть то, что происходит в центре толпы, и кричала: «Титов! Титов!» Ее взгляд скользнул по нашим лицам, а мы с Гленном, осторожно обойдя ее, пошли по тротуару. Я обернулся. Люди расходились, а «средняя американка», это была безусловно она, будто в экстазе, еще продолжала подпрыгивать и кричать: «Титов! Титов!» Что ее так взволновало? Что она пыталась увидеть? Автомобильную катастрофу, прыгающего на мостовой дельфина или голого карлика? Это останется загадкой и для меня и для нее.
Другая встреча произошла у меня на западном побережье США, в городе Сиэттле, в одном из залов аэропорта. Зал был набит репортерами, полицейскими, пассажирами; когда же мы вышли из тоннеля, соединяющего самолет с вокзалом, через толпу и кордон полицейских навстречу нам пробивалась девушка. В ее руках я увидел букет сирени.
— Я вырастила ее в своем саду, в городе Такома. Боялась, что опоздаю к вашему прилету, — волнуясь, сказала нам Марлин Брайс — так отрекомендовалась она. — Теперь я счастлива. — И добавила по-русски, покраснев при этом от смущения: — Добро пожаловать...