Семнадцатая карта
Шрифт:
Запретная зона
И лучшее действительно произошло. Перед ликвидацией лагеря решено было провести среди зеков воспитательную работу. Так им объяснили.
— Товарищи! Тихо, товарищи! Товарищи заключенные! Поймите меня правильно, — сказал начальник колонии. — Я вам ничего не могу обещать точно.
Шум и крики:
— Продолжайте, пожалуйста!
— Может быть, я повторяю, может быть, перевоспитавшихся и отпустят. Не знаю точно. Попробуйте, гос… товарищи. Чем черт не шутит. Даже из обезьяны произошел человек. А она была ничем не лучше вас. В общем, заканчиваю.
— А че делать-то надо? — спросил заключенный по кличке Василий Аксенов.
— Да помолчи ты хоть чуть-чуть, наконец, — сказал его друг Солженицын, по кличке Писатель.
— Ты сам заткнись. Писатель. Слова не дает сказать.
Воспитательный спектакль написал сам начальник Зоны. Но снимать его на пленку должны были прислать специального режиссера с шестнадцатью операторами. Чтоб было не хуже, чем в Голливуде. Точнее, выехали на ликвидационную Зону два режиссера. Но пока что не приехал ни один. В общем-то, и весь этот спектакль был затеян только потому, что ликвидационный батальон сильно задерживался по погодным условиям. А силами одних только работников Зоны ничего нельзя было сделать. Единственное, что они могли, это выступить в ролях, не приехавших на презентацию ликвидации режиссеров, актеров, политических и других деятелей. Надо было как-то отвлечь внимание заключенных от предстоящей тематики. Многие… нет, все ведь были категорически против ликвидации Зоны. Да еще с предварительным отрезанием членов.
— И кому только это надо? — сказал Акс.
— В истории России хуи резали не раз.
— Это, что, традиция?
— Нет, это история, — ответил Сол.
Обычно они мирились при слове РОССИЯ. Это у них был как пароль примирения. А ругались всегда из-за одного и того же. Акс говорил:
— Это у тебя, Сашка, должна быть кличка Американец.
— А у тебя соответственно — Писатель, — простодушно отвечал Сол. — Я правильно тебя понял, друг?
— Конечно. Это всем понятно, кроме тебя. А ведь это так же просто, как математику взять первую производную.
— Производную от чего? Ты, прежде чем считать себя писателем, возьми производную от Чехова. Понял? Собачку иди поищи.
— Ах так! — восклицает Акс. — А ты иди План сначала составь. Наметь План составления Плана возрождения России на первые пятьдесят лет. А России пусть пока…
— Да-а, — задумчиво произносит Сашка, — Россия. — И они опять мирятся.
— Да, только в России люди могут по-настоящему помириться.
— Сегодня мы увидим, как это произойдет.
— Почему нас не позвали писать этот киносценарий? — спросил у друга Василий. — Неужели мы хуже бы сочинили?
Они сели на скамейки у сцены. Она была построена на этой зоне на манер всех сцен в летних садах России. Крытая с трех сторон дощатая площадка. Ребята запарили полбанки. Зек, по кличке Сол ответил:
— Хотят угодить массам. Им надо, чтобы все ёбнулись окончательно. Мы-то интеллектуальные писатели.
— Я тоже? — спросил Акс.
— Ты? — Сол сделал глоток терпкой индюшки. — Надо подумать.
Акс хотел было уже начать разборки, но Сол спросил:
— А говорят режиссеры
— Да? А кто?
— С трех раз догадайся.
— Ну, один это Михалковский. А другой кто же? Его брат, что ли, Молчановский?
— У тебя голова работает. Не пойму только, как они снимать будут вместе. Не бывает двух режиссеров на одной площадке.
— Почему? — спросил Акс. — Я мог бы предложить тебе соавторство. Как в Красной Армии. Я бы был командиром, а ты бы Комиссаром.
— Я Комиссаром?!
— Да ты. А что тут такого? Ты и есть самый настоящий Комиссар. До сих пор не могу понять, за что тебя выгнали из СССР.
— За то и выгнали, что настоящие Комиссары тут перевелись.
— Сам согласился.
Они сделали еще по несколько глотков. Разговорились. Еще запарили полбанки. Сашка вынул расшитый кисет с махоркой, а Васька немецкую шоколадку.
— Хуйня эта индюшка, — сказал он. — Пора завязывать. У меня есть китайский. Называется…
— Как? — поинтересовался Сол.
— Да забыл, блядь. Только что жена передала через ДПНК. Лас Вегас какой-то. Забыл.
Они взяли свою пол-литровую банку, кружку и пошли в палаты.
— Подожди, — сказал Сол. — Надо дать шнырю отряда на полбанки.
— Зачем?
— Пусть держит для нас места. А то через два часа здесь не протолкнешься.
— Согласен. И да: давай сегодня меня будем звать писатель, а тебя…
— А меня хуй с ушами. Правильно я тебя понял?
— Ну, почему? А тебя Американец, я говорил.
— Нет, я русский. А ты Американец.
Они скрылись в здании.
Комната Заместителя Главного Кума. Он старший лейтенант. В его роли Виктор Еврофеев.
Сцена за два дня до этого. Подвал. На земляном полу кое-где вода. Но пройти можно, так как на землю почти везде положены по две новые доски. Зеки сами напилили, украли и здесь положили. Ведь здесь, в самой глубине коридора находится Вещевой Склад.
В подвале, почти у самого спуска с плацдарма, сидит лысый немного похожий на молодую женщину после тифа, голубоглазый парень. В руках у него книга. Это Тридцатая Любовь Марины Владимира Сорокина. Не Гарри Поттер, как можно было бы ожидать. Ведь у этого зека была кликуха Гарри Поттер. Никто не решался его трахнуть. Но он сам давно этого хотел. Поэтому со вчерашнего дня читал свои книги здесь. Его и прозвали Гарри Поттером, кажется, за чтение книг, за круглые очки в блестящей серебристой оправе и за неумение шить наволочки. Но бригадир пока не решился сказать ему, как другим новичкам:
— Зайди в бригадирскую, подмети.
И дело даже не в том, что Гарри Поттер был красив. Пожалуй, лучше сказать, что он был по-мужски сексуален. Так сказать, природный трансвестит.
— Мужчина, похожий на женщину, — сказал про него Витек.
— Он не просто похож, — сказал Вован. — Он явно — слово на е — хочет.
Они сидели в каптерке и писали сценарий предстоящих празднований. РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ, — так предложил назвать предстоящее мероприятие Витек.
— Лучше РИМСКИЕ ИГРЫ, — сказал Вован. — Я не понимаю, почему каникулы. Каникулы от чего? После чего? После смерти? Пред смертью?