Семнадцатилетние
Шрифт:
Тамара с Женей молчали, чувствуя, что этот спор не только не примирит их с Беловой, но, наоборот, вызовет еще большее отчуждение и неприязнь.
— Ну что ты мелешь! — возмутилась Катя. — Вот уж не ожидала! Ты же совершеннейшую ерунду говоришь. По-твоему выходит, что все друг другу лгут, притворяются... Да это же политически вредная мысль!
— Подожди, Катя, — остановила ее Тамара. — Ты не дослушала до конца. Вообще-то говоря... Конечно, такие людишки есть! Особенно среди женщин. Напялит всякие файдешины да чернобурки и строит из себя графиню.
—
— Ясно! За три километра видно. По походке можно отличить. Каблуки у них высоченные, и коленки от непривычки вперед сгибаются.
— Значит, вы согласны со мной? — спросила Валя.
— На четыре процента! — ответила Тамара. — Не забывай: чтобы изображать кого-нибудь в жизни, нужно иметь талант. Ну, а ты тоже кого-нибудь изображаешь? — Обратилась она к Вале.
— Я? Не знаю. Я еще не выбрала себе подходящей роли. Если бы я могла посмотреть на себя со стороны, тогда мне было бы ясно...
— Нет, ты подумай, что она говорит! — возмущенно перебила Катя. — По ее мнению, у нас нет честных, искренних людей...
— Ну что ты раскипятилась? Совсем не об этом идет разговор. Каждый человек хочет играть какую-то роль в жизни, — сказала Женя и при этом незаметно дернула Катю за пальто, но та уже ничего не замечала.
— Да совсем не то... Она говорит о другом! Валя, скажи ясней свою мысль.
— Я достаточно ясно сказала. Давайте возьмем для примера кого-нибудь из наших девочек, и вы сразу убедитесь, что я права.
— Ну давайте, давайте! — согласилась Тамара. — Кого, например?
— Рая Логинова, — торопливо сказала Валя. — Вы думаете, она всегда такая тихоня? А посмотрите на нее дома! Она только прикидывается такой, а сама хитрая, как лиса.
— Ну уж не знаю... — с сомнением сказала Катя.
— Она подписала ваше «Обещание» потому, что ей выгодно... чтобы не ссориться. А зачем ей наш класс, когда она всегда одиночкой живет? У нее свое на уме. Она только играет в коллективистку, а на самом деле совсем другая...
Пример с Логиновой смутил Катю. Хотя она и не верила Беловой, но и возражать не могла. Действительно, Рая была странной, малопонятной девочкой. Жила как-то особняком, держалась незаметно, училась средне.
Поравнявшись с домом, откуда они вышли, девушки попрощались с Валей и повернули назад.
Настроение было испорчено. Сюда они шли с надеждой выяснить досадное недоразумение и исправить чью-то ошибку, и ничего не вышло. Недоразумение углубилось еще больше.
— Ну вот, — произнесла, наконец, Катя. — Что же это такое, девочки? Плохие мы воспитатели.
— А при чем тут мы? — обиделась Женя. — Просто она безнадежная мещанка...
— Раю зачем-то вспомнила...
— А по-моему, надо взять ее за шиворот и вытрясти из нее всю пыль! — громко сказала Тамара. — Я уже заметила: сколько ее по головке ни гладь, она только хуже...
— Что ты имеешь в виду?
— Проработать на собрании, — ответила Тамара.
Да
— Подожди, Тамара, — остановила ее Женя. — У тебя все очень просто. С людьми нужно обращаться тонкими инструментами, а не топором.
— С какими людьми? — вскипела Тамара. — С какими? Со своими, с друзьями...
— А она кто? Враг, что ли?
— Да уж во всяком случае не друг!
— Не перегибай, пожалуйста, — спокойно возразила Катя. — Она советская школьница, но только напускает на себя какую-то ерунду.
— А ну ее! Мне просто надоело о ней говорить! — рассердилась Тамара и, чтобы согреться, широкими взмахами захлопала в ладоши.
— Ну давайте поговорим на собрании, — согласилась Катя после некоторого раздумья. — Девочки, а вы не знаете, что у Раи в медальоне?
— Портрет умершей матери, — ответила Женя и остановилась. — Я сворачиваю. До свидания!
Попрощавшись, она ушла в переулок. Катя с Тамарой отправились вдвоем. Не успели они сделать и двадцати шагов, как Тамара неожиданно толкнула Катю в бок.
— Слушай... Караульный на карауле прокараулил калачи. Караул кричи!
— Что это такое?
— Я придумала! — сказала с гордостью Тамара и снова начала что-то сочинять.
Через минуту она опять дернула подругу за рукав и выразительно, нараспев, продекламировала:
— Простота, простак! Поступил просто так!
— Довольно, Тамара!
— А ты о чем думаешь?
— На душе противно... Если она в семнадцать лет хочет кого-то играть, что же потом будет?
— Ну и пускай! Не стоит она того, чтобы о ней думать. Уверяю тебя!
— Нет. Каждый советский человек этого стоит, слышишь, каждый!
В конце учебника физики вклеено приложение: пять раскрашенных полосок. На левой стороне каждой полоски темно-фиолетовый, почти черный цвет. Постепенно полоска переходит в синий, затем в голубой, зеленый, желтый, оранжевый и, наконец, в красный цвет. Это спектр.
Лида думала о том, что если человеческие переживания, настроения, ощущения сравнить со спектром, то самые тяжелые, мучительные чувства — горе, отчаяние — будут иметь черно-фиолетовый цвет, а счастье, радость — ярко-красный. Все остальные чувства располагаются где-то между ними. Эта мысль понравилась Лиде, и, глядя на спектр, она попробовала определить свое состояние, начиная с момента прощания с Алешей на катке.
Что это за чувство? Его нельзя назвать тяжелым, но и от радости оно далеко. Где-то левее середины спектра. Зеленоватое, временами переходящее в нежно-голубой цвет неба. Грусть. Грусть окутала ее, как окутывает неожиданно густой туман на воде пловца, и Лида не знает, в каком направлении плыть.