Семнадцатый самозванец
Шрифт:
А про Тимошку сегодня же узнай все доподлинно: где он сам и где жёнка его с детишками обретаются и по какой причине изба у них загорелась?
По дороге в приказ Беглецов прикинул, с чего начнет розыск. Приехав, он первым делом призвал к себе Никодима Пупышева — старого ярыгу, великого мастера по сыску обретавшихся в нетях людишек.
Никодим пожевал беззубым ртом, поглядел в потолок, молча нахлобучил шапку и неспешно вышел.
Вернулся Никодим к полудню с заплаканной молодой бабой. Оставил её на дворе, строго наказав непременно
— Привел, Никита Наумович.
— Тимошку?
— Жёнку его Наталью.
— А Тимошка где?
— Того она не ведает.
— А ну, веди жёнку ко мне.
Наталья Анкудинова, молодая, круглолицая баба, с лицом опухшим от слез, войдя, испуганно покосилась на Беглецова, и не ожидая вопросов, с порога заголосила:
— И ничегошеньки-то я не знаю, ничего не ведаю! И чего он ко мне пристал? Хоть бы ты, господине, велел ему отстать от меня!
Беглецов молча глядел на Наталью, которая причитала и не умолкая всхлипывала.
— Ты чья будешь, красавица? — спросил Беглецов тихо и ласково.
Наталья мгновенно замолкла, недоуменно глядя на Беглецова.
— Анкудинова я, Наталья, — проговорила она робко.
— Садись, Наталья. В ногах правды нет.
Наталья присела на краешек скамьи. Страж понемногу отпускал её, и она чувствовала, что от сидящего перед нею начальника не надо ей ждать никакого зла.
— Позвал я тебя, красавица, горю твоему помочь. — Беглецов ласково на Наталью поглядел, поиграл чётками. — Знаешь, поди, что лихие люди избу твою нынче в ночь спалили?
Бекдецов внимательно посмотрел на молодуху. Та глаза отвела, снова дурашливо запричитала:
— Знать ничего не знаю, ведать — не ведаю!
— Да ты погодь. Нешто не знаешь, что избу твою пожгли?
— Не знаю, боярин, не ведаю.
— И ярыга мой того тебе не говорил?
— Ничего я не знаю — не ведаю!
— Ну, а муж твой, Тимофей Анкудинов, где ныне обретается?
— И того я тоже не знаю.
— Значит, ничего не знаешь? Ну, а как ты с детишками у Ивана Пескова оказалась — тоже не ведаешь?
Наталья замолкла, отвела в сторону глаза, задумалась.
Беглецов понял — зацепился точно. Сидел, ждал, лениво перебирая, чётки.
— Ну, так как же ты к Ивану Пескову с детишками попала?
Наталья молчала.
— Али мне Ивана Пескова об том спросить?
Наталья заплакала. Беглецов ждал.
— Ничего-то я не знаю, — неуверенно затянула она.
— Ну, вот что, баба, — стукнув рукой по столу, сухо и зло проговорил Беглецов, — плакать дома будешь, а здесь слезам не верят. Или ты мне тотчас скажешь, кто тебя к Пескову привел, или не я буду с тобой разговаривать, а кнутобойцы в пытошной избе.
Наталья от страха побелела. Откуда было ей знать, что Беглецов просто-напросто пугает ее? Не помня себя, Наталья заговорила:
— Не гневись боярин, на меня, глупую. Со страху забыла я все. Привез меня к Ивану муж мой Тимофей.
— А когда привез?
— Нынче под утро и привез.
— А зачем ему было ночью тебя с ребятишками из своей избы в чужую избу возить?
Наталья хотела было снова сказать заведенное — не знаю, но взглянув на Беглецова,
— Сказал он мне, что буду я с детишками у Ивана жить. А он с Москвы вместе с другом своим Костянтином Конюховым вон пойдет. И они нас на телегу усадили и к Ивану свезли. А боле я, боярин, вот те крест святой, — Наталья встала, истово перекрестилась на образа, — боле ничего не знаю.
— Что, много мужик твой задолжал? — спросил вроде бы невзначай Беглецов.
— И этого я, боярин, не знаю, — ответила Наталья и заплакала. Беглецов поглядел на неё печально.
— Иди с богом. Будешь надобна — призову.
Отпустив Наталью, Беглецов прошел в соседний покой к начальнику приказа Наумову.
— Нехорошо получается, Василий Петрович.
— С Анкудиновым что ль?
— С ним.
— Ну, говори.
— Тимошка с Костей Конюховым жёнку Тимошкину и детишек ночью свезли к Ивашке Пескову. После того изба Тимошки загорелась. А сами они — Тимошка и Костка — из Москвы побегли вон.
Предвосхищая вопросы Наумова, Беглецов сразу же пояснил:
— И Тимошка, и Костка в Москве задолжали немалые деньги. А чтобы те долги не платить, чаю я, Тимошка избенку свою подпалил. Чего-де с погорельцев возьмешь, тем паче, что баба бездомная за беглого мужика безответна.
Наумов глядел куда-то вбок; вроде и не слушал.
Беглецов замолчал. Спросил:
— Али я не то говорю, Василий Петрович?
— Может и то, а может и не то.
— Скажи, Василий Петрович, не томи.
— Твоя правда, Никита Наумович, ещё не вся правда, а может половина или же четверть. А правда в том, что Лёшку Плещеева, бывого вологодского воеводу, второй раз в Москву привезли.
Узнав о том, с каким делом привезли в Москву сибирского колодника Леонтия Плещеева, Беглецов мгновенно понял, что теперь дело Анкудинова принимает совсем иной оборот и потому решил бумаги по начатому розыску составлять сам. Пригрозив пыткой, он допросил ещё раз Наталью Анкудинову, выспросил все, что мог у Ивана Пескова, записал речи соседей Тимофея и пищиков с подьячими, что сидели с Конюховым и Анкудиновым в Кабацком приказе. И после великого и многотрудного розыска вышло так: Новой Четверти подьячие Тимошка Анкудинов да Костка Конюхов воровским обычаем затягались со многими людьми и ночью, украв из казны сто рублей для того, чтобы замести следы, подожгли избу и тем же воровским, изменным обычаем бежали из Москвы неведомо куда.
Полностью отводя от себя возможные упреки в нерадении и попустительстве, Беглецов отправил отписку в Сыскные приказы, чтобы на заставы посланы были листы, а в тех листах были бы описаны приметы воров, и буде божиим соизволением попадут те воры в руки властей, то, оковав железом, послать воров в Москву в Разбойный приказ за крепким караулом.
Глава десятая. Черниговский каштелян
Тимоша открыл глаза. Ясные незакатные звезды текли в высоком черном небе. И почти дотрагиваясь до звезд, немо и недвижно стояли околдованные тишиной медные сосны.