Семья Берг
Шрифт:
Павел перечитал это два раза.
— Да, лучше, чем это сказано о Грозном, может быть только то, что показано в самой скульптуре.
Юон согласно кивнул.
— А про Левитана лучше всех написал другой русский пейзажист Константин Коровин, он теперь живет в Париже. Вот почитайте:
«Левитан всегда искал „мотива и настроения“, у него что-то было от литературы — брошенная усадьба, заколоченные ставни, кладбище, потухающая грусть заката, одинокая изба у дороги, но он не подчеркивал в своей прекрасной живописи этой литературщины. Левитан был поэт русской природы,
Павел воскликнул:
— Вот-вот, это то, что мне очень нужно знать — «Левитан был поэт русской природы»! Константин Федорович, как еврейский мальчишка мог стать поэтом русской природы?
— Она была в его душе.
— Да, наверное, это так. Это говорит о том, что еврей Левитан — русский человек.
Юон видел вдохновенную заинтересованность Павла:
— А позвольте мне вас спросить, Павел Борисович: вы сами-то кем себя считаете — евреем или русским?
Это был вопрос, который давно мучил самого Павла. Если первые несколько лет своей детской жизни он прожил как еврей, то все остальные годы, с самой юности, жил жизнью русского человека. Что в нем оставалось еврейского? Только любовь к каким-то полузабытым традициям, воспоминания детства. Юон смотрел на него и ждал ответа. Павел сказал:
— Я считаю себя русским. Язык, на котором я говорю, русский, я проливал кровь за Россию, я люблю Россию. Конечно, я русский человек, хотя и еврейского происхождения.
Юону ответ понравился.
— Вы интересная личность, Павел Борисович. Вот вам еще один совет: много работ Антокольского и Левитана есть в Русском музее в Ленинграде. И надобно вам знать, что оба они не смогли бы пробиться в жизни, если бы их не поддерживали русские купцы-меценаты — Третьяков, Мамонтов и другие.
— Да, я знаю, мне Минченков, Яков Данилович, говорил об этом. Но все же странно как-то — ведь эти купцы, они же были буржуи-эксплуататоры.
— «Буржуями» они были, это верно. Но не все — «эксплуататорами». В частности, Павел Михайлович Третьяков, основатель нашей галереи, эксплуататором никогда не был. Почитайте и про него тоже.
Юон достал с полки папку:
— Это письма и записки Третьякова. Хочу вам отсюда кое-что процитировать: «Моя идея была, с самых юных лет, наживать — для того, чтобы нажитое от общества вернулось бы так же обществу, народу, в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня никогда во всю жизнь».
Он назидательно помолчал.
— Так-то вот, Павел Борисович, он скупал у художников их творения, платил им большие деньги, делал их состоятельными и известными, а сам собрал коллекцию и передал ее народу.
С тех пор Павел стал ходить по вечерам еще в одну библиотеку и читать. Марии он объяснил свое решение так:
— Это ты навела меня на мысль читать об истории еврейских художников в России. А тут ведь как в любом предмете — чем глубже копнешь, тем больше нового открывается. Вот в записках Репина о Крамском я прочитал про Третьякова: «Третьяков довел свое дело до грандиозных,
Мария улыбнулась:
— Я вижу, ты становишься заправским искусствоведом.
— Ну, Машуля, до искусствоведа мне далеко. Просто я хочу многое узнать, наверстать то, что упустил в ранней молодости. А для этого нам надо съездить в Ленинград, в Русский музей. Там тоже есть работы Антокольского и Левитана. Я обязательно должен их увидеть. Ты была в Ленинграде?
— Нет, никогда. Но всегда мечтала побывать.
— Вот и я тоже. Давай поедем.
— Да, хорошо бы. Но я не могу, я же учусь.
— А мы поедем на выходной. Прихвати еще день.
Молодые люди решили и поехали. Через свою академию Павел достал литерные билеты на ночной поезд и забронировал номер в гостинице «Англетер», что возле Исаакиевского собора. Поезд «Красная стрела» был первым советским комфортабельным составом с новым мощным паровозом «Иосиф Сталин». Павел и Мария не привыкли ездить с таким шиком: они с удовольствием поужинали в первоклассном вагоне-ресторане, где был большой выбор деликатесов. Другими посетителями вагона-ресторана были солидные люди, видимо, большие начальники или успешные коммерсанты. Некоторые вовсе не молодые мужчины были с подозрительно молоденькими, модно одетыми девушками, которые с удовольствием пили шампанское и постоянно хихикали. Мария с удивлением рассматривала их и подталкивала Павла локтем. Он не понимал, в чем дело. Она объяснила шепотом:
— Это с ними не жены.
— А кто же?
— Догадайся кто.
— Ты думаешь? Не может быть!
— Может, Павлик, может. Ты совсем жизни не знаешь.
В этот момент он увидел среди молодых женщин
свою старую знакомую — Элину-Эсфирь, любительницу свободной любви, которая когда-то давным-давно соблазнила его в магазине. Ома вошла в ресторан с важного вида стариком, увидев Павла, приостановилась возле него на секунду и слегка ему кивнула с легкой улыбкой. Он кивнул ей в ответ, и они прошли мимо.
— Кто эта интересная женщина? — сразу заинтересовалась Мария.
Павел смутился:
— Эта? Это одна давнишняя знакомая.
— Что это за «давнишнее знакомство» такое?
— Ах, Машуня, забудь об этом. Думаю, что ты правильно определила, кто эти женщины. Это жрицы свободной любви.
На Московском вокзале взяли извозчика и поехали вдоль Невского проспекта. Мария все время восхищенно восклицала:
— Ах, как красиво все, как интересно!
— Да, все пушкинские места, — вторил Павел, влюбленный в поэта.
Ленинградский извозчик ловко маневрировал между трамваями, автомобилями и множеством пешеходов. Павел спросил:
— Вы ленинградец?
— Не-е, я карел, из Карелии мы. Слыхали про такой край? Ну.
— Слышал. А в Ленинграде вы давно?
— Так ведь как принялись нас раскулачивать, ну так голод у нас и зачался. Ну я и прибег сюда. Лет десять будет. Ну.
— А рассказать, что тут вокруг, можете?
— Ну почему ж нет. Энто мы можем. Энто вон — Аничков мост, вон лошадиные фигуры, чугунные. Слева — Гостиный, значит, двор, а теперя, энто, проезжаем, ну, Казанский собор. Ну.