Семья Берг
Шрифт:
Сталин назначил редактором газеты «Правда» преданного ему секретаря Льва Мехлиса. Проработав несколько лет со Сталиным, Мехлис хорошо усвоил его тактику и повадки и умел угодить «хозяину».
Павел случайно столкнулся с Мехлисом лицом к лицу в коридоре академии. Тот остановил его и заговорил с ним менторским тоном, свысока:
— А, Павел, ну как, все занимаешься своей историей? Помнишь, как я уговаривал тебя вступить в партию большевиков? Теперь ты с нами.
— Да, спасибо тебе, Лев Захарович, ты правильно уговаривал, а? — раньше Павел называл его просто Лева, но теперь не хотел допускать с ним никакой фамильярности
— Помнишь, я говорил тебе, что буду редактором «Правды»? Теперь товарищ Сталин доверил мне самое важное дело — Центральный печатный орган партии. Я обновлю «Правду», сделаю ее сталинским рупором. Брось свою историю, пойми — настоящую историю творим теперь мы. Приходи ко мне в штат, я сделаю тебя корреспондентом, станешь писать статьи по моему указанию. У меня большие планы: я ввожу в газету новый важный раздел — «Письма трудящихся товарищу Сталину». Ну, сам понимаешь, трудящиеся настоящих писем писать не умеют, вот мне и нужен человек, который писал бы за них. Ты бывший трудящийся, а теперь станешь корреспондентом «Правды». Это работа почетная и важная. Соглашаешься?
Павлу разговор был неприятен, он видел, что «обновленная „Правда“» все больше становится директивно-контрольной, карающей газетой. После увольнения Бухарина в ней больше не было места свободным обсуждениям, критика на ее страницах всегда оборачивалась арестом для людей любого положения: как только появлялась критическая заметка, критикуемый человек или даже группа людей исчезали. А предложение фальсифицировать «письма трудящихся» Павла и вовсе глубоко возмутило. Было время, когда он бы высказал Мехлису свое мнение, но теперь он сдержался — времена острых схваток прошли, молчание и умолчание стали лучшей тактикой и спорить с Мехлисом стало опасно.
— Спасибо, Лев Захарович, за твое доверие. Только какой же из меня корреспондент — сочинитель писем? Ты был комиссаром, умел говорить речи на митингах. Я помню, как один мужик сказал тебе, что не будет мировой революции. Ты тогда еще спросил, почему он так думает, а он ответил — потому что для этого евреев не хватит, сказал по-своему — «жидив». Ну я тогда за нас с тобой и за всех евреев обиделся и его сразу осадил.
— Не припомню, — Мехлис явно не хотел продолжать разговор о своем еврействе, он и раньше говорил, что он не еврей, а коммунист. — Ты подумай о моем предложении. Он посмотрел на Павла саркастически и испытующе:
— Не хочешь работать со мной, отказываешься?
Павел почувствовал недовольство и даже угрозу в его голосе. Ему хотелось сказать бывшему комиссару что-нибудь резкое, но… нет, опасно.
— Нет, не думай, я не отказываюсь, но действительно — не справлюсь я. Как быть корреспондентом, не понимаю. Ты же сам будешь жалеть, что взял меня на работу.
В тот же вечер Павел рассказал Семену и Августе о Мехлисе и о том, как мужик ответил ему, что для мировой революции «жидив не хватит». Добавил он и рассказ о сегодняшнем разговоре. Их очень развеселила история с мужиком; давясь от смеха и вытирая слезы, Семен сказал:
— Ох, насмешил ты нас. Вот именно. Если вдуматься, мужичок ведь, при всей его примитивности, был прав. Действительно, большевистскую революцию в 1917 году в Петрограде устроили в основном евреи во главе с Троцким. Да и в Германии революцию делали евреи во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург. Но хотя Троцкий до сих пор считает необходимым продолжать мировую революцию, все-таки энтузиастов-евреев для этого ему, пожалуй, не хватило бы.
Немного помолчав, Павел заметил:
— Ты понимаешь, Мехлис задумал
— Я знаю и другого похожего, Лазаря Когана. Его Сталин назначил начальником строительства Беломоро-Балтийского канала: там на стройке работают только заключенные и он расправляется с ними крайне жестоко, чтобы угодить «хозяину». Среди евреев есть всякие, есть и такие, кто обладает исключительной способностью не только к выживанию, но и к проникновению наверх в самых разных условиях. Вот и твой Мехлис такой. Так что бывают и такие «искатели счастья».
— Только такие вот Мехлисы и могут верить в величие личности Сталина, — с горечью подытожила Августа.
Лев Мехлис прекратил традицию демократической партийной газеты и ввел строгое правило публиковать только политически благонадежные статьи. С его приходом в «Правду» вся советская печать стала равняться на эту газету и окончательно перестала объективно отражать жизнь страны, в ней не стало разнообразия мнений, печать превратилась в средство чистой пропаганды.
Это было как раз то, чего добивался Сталин. Чтобы еще больше угодить «хозяину», Мехлис начал печатать одно за другим «письма трудящихся товарищу Сталину». Это были пространные обращения к вождю — от заводов, колхозов, интеллигенции, студентов. Все письма начинались с выражения верноподданических чувств, и всюду непомерно возвеличивался гений вождя. Мехлис изощрялся в изобретении помпезных обращений: «Великому учителю всех трудящихся», «Гениальному продолжателю дела Ленина», «Другу всего прогрессивного человечества». С тех пор эти обращения стали эталоном для публикаций во всех других газетах. А Мехлис приказал печатать несколько экземпляров газеты на специальной плотной бумаге — только для Сталина и его ближайшего окружения. Для них делали цветные фотографии, раскрашивая их вручную; особенно ярко раскрашивали красный флаг. Угодничество главного редактора нравилось Сталину, и он продвигал преданного ему Мехлиса на все более высокие позиции — при его общей нелюбви к евреям в тот период в нем еще не было выраженного антисемитизма.
Намеченным жертвам мехлисовская «Правда» присваивала клички «вредители», «саботажники» и «агенты международного империализма». Под эти определения подводили тысячи людей — от деревенских мужиков до высоких начальников в партийном аппарате.
Так появилась статья «Саботажники советского проектирования». В ней говорилось, что «некто инженер Виленский и инженер Семенов», которым доверили важный проект, на самом деле оказались вредителями и агентами американских капиталистов и даже привлекли к вредительской деятельности и других — следовал длинный перечень фамилий известных инженеров.
В тот день ранним утром — еще не рассвело — раздался стук в дверь квартиры Гинзбургов. Домработница Лена открыла и увидела на пороге маленькую женщину, с головой укутанную в деревенский платок. Она спросила:
— Авочка дома?
На стук вышла проснувшаяся Августа, которая была дома одна, потому что Семен уехал на магнитогорскую стройку. Женщина сняла платок — это оказалась напуганная Бася Марковна, жена Виленского.
— Я укуталась, чтобы по дороге меня не узнавали.
— Бася Марковна, что случилось?