Семья Эглетьер

Труайя Анри

— Да.

Франсуаза смотрела на брата с вызовом, ей хотелось ударить его, выбить из седла.

— Конечно, я понимаю, жаль не всем. Ты и Кароль, наверное, в восторге! Как ты только можешь, Жан-Марк?

Он поднял голову. Глаза его от бешенства сузились. Словно из двух бойниц сверкал ненавидящий взгляд.

— Дура несчастная! Ты что ж думаешь, он в одиночестве отправляется в свой Лондон?

До Франсуазы не сразу дошел смысл этих слов. Один или с коллегой, какая разница? Потом, вглядевшись в искаженное лицо брата, она поняла, что он имеет в виду, и задохнулась от возмущения.

— Он изменяет Кароль направо и налево, — продолжал Жан-Марк. —

И уже давно. Всякий раз, как он уезжает, он берет с собой какую-нибудь кралю!

— Неправда! — едва прошептала Франсуаза.

— Нет, правда! Я видел собственными глазами. Впрочем, от меня он и не скрывает. Он делится со мной своими мужскими тайнами! И уж поверь мне, они не очень красивы!

Франсуаза повторила:

— Неправда!

Но чувствовала, что брат не лжет, разве только немного преувеличивает эту гнусную истину. Проказа все больше и больше разъедала все вокруг. Кому же верить, кого уважать, за кем идти, если и отец не лучше остальных?

Жан-Марк продолжал наступать:

— Поверь, я никогда бы не решился на это, если бы не знал, что отец уже не любит Кароль и что у него есть любовница!

Франсуаза удрученно потупилась. Перед ней в жутком хороводе закружились голые тела. Здесь были не только они с Жан-Марком, но и отец. И всех их подхлестывала низменная похоть! Сегодня в пять часов у нее свидание с Козловым. Как ей хотелось бы иметь достаточно мужества и не пойти. Но теперь голос разума умолк в ней, затворила плоть. Жадная, нетерпеливая, бесстыдная, презренная. Казалось бы, какая связь между любовными похождениями отца и ее переживаниями? И все же Франсуаза уже не могла не усомниться и в своей любви к Козлову, и в своем уважении к отцу, и в привязанности к брату, и даже в Боге.

— Какая мерзость! — Франсуаза тяжело вздохнула.

— Да, — неуверенно согласился Жан-Марк, — я предпочел бы не посвящать тебя в эту историю, но я не мог больше видеть, как ты обожаешь папу, который так мало этого заслуживает! — В его взгляде были тревога и сожаление, словно он просил сестру простить его за причиненную боль. — Открой же глаза, Франсуаза, отбрось наконец свои детские понятия.

Официант принес меню. Франсуаза покачала головой: ей не хотелось сладкого. Жан-Марк заказал два кофе.

— Он здесь отличный, увидишь!

Франсуаза тяжело вздохнула. Все было кончено. Ее бунт угас, на смену пришла апатия. Франсуаза метала кофе, не чувствуя больше ни грусти, ни радости, ни страха. Все, чем она жила до сих пор, уходило от нее куда-то далеко. Страдала ли она сейчас? И отчего? Жан-Марк сделал несколько попыток развлечь сестру, рассказав забавные случаи из своей студенческой жизни. Франсуаза невпопад улыбалась и не отвечала. Только одно на свете имело для нее значение: сегодняшняя встреча с Козловым…

Наконец Жан-Марк расплатился и встал, ему было пора. А ей надо было чем-то занять целых три часа. Стояла прекрасная погода. Франсуаза вышла из ресторанчика и по улице Дез-Эколь медленно побрела к Сене. Немного спустя она вдруг обнаружила, что сидит на скамейке в Зоологическом саду, напротив вольера с обезьянами, и устало смотрит, как они дерутся, тянут друг друга за хвост, злобно верещат, скаля зубы, качаются на ветках, грызут орехи, дают затрещины своим мохнатым и визгливым младенцам, ищут друг у друга блох и с философским видом чешут блестящие, красные зады.

* * *

С большим трудом она заставила себя опоздать на десять минут. На лестничной площадке Франсуаза в замешательстве остановилась. К дверям Козлова кнопкой был прикреплен

конверт. Поперек белого четырехугольника одно слово: «Франсуазе». Она вскрыла конверт, вынула письмо и прочла: «Девочка моя, я должен был уйти. Может быть, ты придешь раньше меня. Ключ под ковриком. Входи и приготовься. Я скоро вернусь».

Франсуаза замерла, охваченная каким-то неясным стыдом. «Приготовься». Вот что ее покоробило. Но почему? Не могла же она сердиться на Козлова за то, что он называет вещи своими именами. И все же то, ради чего она пришла, было так далеко от ее мечты! Впрочем, глупо искать поэзию там, где нет ничего, кроме животного инстинкта. Козлов по крайней мере не лжет. Он мужчина, настоящий мужчина, такой же, как ее отец, как Жан-Марк… Уйти? Или остаться? Франсуаза нагнулась, приподняла край коврика, уколов пальцы его щетиной, вдохнула запах перепревшей веревки и пыли. Ключ насмешливо поблескивал на полу. Этажом выше раздались детские голоса. Она открыла дверь.

XXVII

Сорняки все заполонили: Мадлен очистила половину дорожки и, распрямившись, замерла: поясницу ломило, перед глазами плясали блестящие мухи. А впереди лежала освобожденная от булыжника черная полоска земли, густо поросшая травой. Нет, до вечера ей ни за что не кончить. Не выпуская старого ножа, которым она выковыривала пырей, Мадлен вытерла пот тыльной стороной руки. Запах перегноя ударил ей в ноздри, и она вспомнила, с каким удовольствием работала прежде в своем садике. А теперь так быстро стала уставать. Возраст, курение, сидячая жизнь… Может, позвать на помощь деда Мартена? Он работал поденно у Ферреро и в свободное время без труда управился бы с прополкой. Сначала Мадлен малодушно обрадовалась возможности переложить на чужие плечи работу, которая была ей уже не по силам, но самолюбие взяло верх. Нет, скорей она надорвется, чем признает себя старухой. Мадлен с яростью всадила нож в мягкую землю и с корнем выдернула роскошный куст пырея. Рядом с ним торчал другой куст, еще более пышный. Капельки пота выступили на лбу Мадлен. «Вытащу его и закурю». В этот момент, приглушенный расстоянием, раздался телефонный звонок. Мадлен чертыхнулась и побежала к дому. Было жарко. На бегу Мадлен кинула взгляд на колокольню заброшенной церкви. Серая и строгая, она четко выделялась на синем в белых облаках небе. «Какая красота!» — умилилась Мадлен. После яркого солнечного света она ничего не различала в полутемной комнате, ощупью нашла трубку и услышала голос Жан-Марка. Странно охрипший, он доносился издалека.

— Алло! Мадлен…

— Да! Это ты, Жан-Марк? У тебя все в порядке?

Жан-Марк не ответил. После небольшой паузы сквозь далекий шум снова раздался его голос:

— Маду… Послушай… Франсуазу только что поместили в клинику.

Мадлен едва устояла на ногах. Предчувствуя, что сейчас услышит что-то страшное, она собралась с силами и спросила:

— В клинику? Что случилось?

— Она сделала глупость.

— Какую глупость? Да говори же!

— Приняла очень большую дозу снотворного.

С трудом поборов дурноту, Мадлен все еще отказывалась верить в то, что говорил Жан-Марк.

— Снотворного? — повторила она, словно не понимая. — И что же?

— Она хотела покончить с собой, Маду.

— Боже мой!

— Доктор Мопель сказал, что не может лечить ее дома. Он вызвал Скорую помощь. Ее отвезли в клинику в Нейи. Там у них, сама понимаешь, есть все, что нужно.

— Но она уже вне опасности?

— Нет, Маду, состояние очень тяжелое. Я думаю, тебе нужно приехать.