Семья Эглетьер
Шрифт:
— Бедняжка моя, — сказал он с грустной улыбкой. — Вот уж действительно «мы с тобой и трех шагов не сделаем, не расквасив себе носа…»
Последние слова он произнес с овернским акцентом. Так говорила когда-то их старая няня Альбертина. Франсуаза кивнула головой. Это воспоминание детства было как пароль. И хотя в горле у нее еще стоял комок и на сердце было тяжело, Франсуаза немного успокоилась. Собственная исповедь и отрезвила ее и притупила остроту горя.
— Папа и Кароль, должно быть, волнуются, что ты не ночевала дома, — заметил
— Не беспокойся, я предупредила Кароль, что останусь у мамы.
— Но теперь-то ты вернешься?
Франсуаза покачала головой:
— Нет, не смогу. Я ненавижу Кароль. Жить рядом с ней и папой — выше моих сил. Особенно сейчас.
Жан-Марк встревожился.
— Послушай, Франсуаза… Ты не можешь так поступить!.. Ты обязательно должна вернуться домой… Иначе не миновать скандала, начнутся бесконечные расспросы…
Он, конечно, боялся, что неуместный бунт сестры поставит под угрозу его отношения с Кароль. Милый Жан-Марк! Как он был жалок! И как они в этом походили друг на друга!
— Не волнуйся, — сказала она. — Я перееду к матери.
Франсуаза и сама не знала, когда эта мысль пришла ей в голову. Но, высказав ее, она обрадовалась, как это бывает, когда после бесплодных поисков вдруг случайно находишь выход из трудного положения. Все прояснилось, на душе стало легче.
— Папа ни за что не согласится! — сказал Жан-Марк.
— Согласится! Кароль его уговорит. Это настолько устроит ее, что хотя бы раз она будет на моей стороне.
Жан-Марк наморщил лоб и нерешительно проговорил:
— Кстати, насчет Кароль… Ты плохо ее знаешь… Она вовсе не такая, как ты думаешь…
Встав, Франсуаза поцеловала брата. Среди полного крушения у нее оставалась только эта надежная, проверенная временем привязанность, уходящая корнями в далекое детство. Жан-Марк взглянул на часы.
— Черт! Уже без двадцати восемь! А у меня лекция в половине девятого! Я едва успею собраться!
— Ничего, если я еще немного здесь побуду? — спросила она.
— Конечно! Отдыхай. Я вернусь в половине двенадцатого. Хочешь, позавтракаем вместе?
— Нет, Жан-Марк, я должна пойти к маме и позавтракаю у нее.
— Так когда же я тебя увижу?
— Может быть, часов в пять?
Он поморщился.
— Нет, сегодня не выйдет. Я занимаюсь с товарищем.
Франсуаза решила, что у него свидание с Кароль. И конечно, в этой комнате. Она чуть не вспыхнула, но сдержалась. Она уже не имела права кого-либо осуждать.
— Ну, а завтра днем ты свободен?
— Прекрасно! Заходи за мной в половине первого. Я тебя поведу в потрясающий ресторанчик, он недавно открылся около сквера Монж. Там за гроши можно поесть по-королевски.
Жан-Марк ушел за тонкую перегородку, послышался плеск воды он мылся под душем. В полном изнеможении Франсуаза сбросила туфли, растянулась на кровати и уткнулась лицом в подушку. От подушки исходил знакомый запах брата. Франсуаза постепенно успокоилась. Мысли в усталом
Бурно выразив свой восторг новой прической дочери, Люси увела ее в бельевую, где гладила кофточку.
— Понимаешь, я не могу доверить свои блузки Мари. Последнее время она стала все портить. Я послала ее погулять с Лики. Их видно отсюда. Смотри…
Франсуаза перегнулась через подоконник и увидела внизу в садике с цементными дорожками десятка два женщин, которые сидели, наблюдая за разноцветными бегающими шариками — детьми из этого дома.
Было половина одиннадцатого. Мягкое солнце ласково грело плоские фасады, зелень на газонах.
— Видишь?
— Нет, — ответила Франсуаза. — Отсюда я не могу ее узнать.
Утюг за ее спиной шипел на влажной ткани.
— Лики в розовом костюмчике, который ты ей подарила! Она скоро придет. Ты, конечно, позавтракаешь с нами?
— Если хочешь…
— Конечно! Ивон тоже будет очень рад! Интересно, что он скажет о твоей прическе. На мой взгляд, удачно. И подкрасилась ты очень хорошо. Только на твоем месте я бы оттенила веки. Это придает глазам выразительность.
Франсуаза обернулась и взглянула на мать — слишком моложавую, слишком белокурую. Опустив утюг на подставку, Люси расправляла на столе блузку. Комнату для гостей она превратила в бельевую: кругом громоздятся всевозможные картонки, на металлическом столике новенькая швейная машина, на полу набитая битком корзина с неглаженым бельем. В щелях паркета блестят булавки.
— Никто мне не звонил? — спросила Франсуаза.
— Нет. А что?
— Может быть, позвонит Кароль. Я вчера сказала дома, что буду ночевать у тебя. Но я солгала. Я ночевала у подруги…
Люси удивленно выпрямилась, вытаращила глаза с ресницами, густо намазанными черной тушью, и пролепетала:
— Но ведь это очень плохо, доченька! Почему ты так поступила?
— Я поссорилась с Кароль…
— Из-за чего?
— Да так, пустяки!
Люси схватила утюг и снова принялась водить им. Гладила она очень умело.
— Она с тобой дурно обошлась? А я думала, вы ладите!
— Прошу тебя, мама, не задавай мне вопросов.
— Ну, ладно, ладно! — Люси старательно склонилась над столом. — Но только… Чего же ты хочешь?
Она явно не стремилась узнать больше. Двери дома ее бывшего мужа были для нее закрыты, и Люси не желала заглядывать туда даже мысленно. Смиренный вздох всколыхнул ее чересчур подчеркнутые формы.
— Это было неизбежно, моя дорогая. Я вообще удивляюсь, как вы с этой женщиной не ссорились раньше. Как бы она ни старалась, она всегда останется для вас чужой. Бедные мои крошки! Но нужно быть благоразумной. Такова жизнь! В конце концов, тебе уже восемнадцать, скоро ты выйдешь замуж…