Семья Карновских
Шрифт:
— Сынок, что ты наделал? — причитала она, снимая с Егора мокрую одежду.
А Егор хватал ртом воздух и все улыбался, улыбался смущенно и виновато.
— Мама, я должен был это сделать… Он оскорбил меня… Страшно оскорбил…
Доктор Карновский зажег в
— Воду и мыло! — приказал он жене. — Расстели на столе простыню, приготовь спирт, йод и эфир.
Тереза точно выполняла приказы, но страх не отпускал.
— Георг, я вызову «скорую», — сказала она, вдруг подумав, что муж не имеет права практиковать в этой стране.
— Делай, что говорю, — отрезал Карновский. — Каждая секунда дорога.
Тереза больше ничего не говорила, только выполняла приказы мужа, будто была не женой и матерью, а медсестрой Терезой в клинике профессора Галеви, когда она ассистировала точному и строгому врачу Карновскому. Инструменты были в полном порядке, каждый лежал в шкафчике на своем месте. Даже резиновые перчатки и белый халат будто ждали, когда они понадобятся. Но Карновский не стал их надевать. На это не было времени.
Быстро и уверенно, как на фронте, когда приходилось оперировать в амбаре или конюшне, на голой земле в поле или сыром окопе, Карновский делал свою работу. Чтобы не терять времени, он не позволил Терезе даже вскипятить воду и простерилизовать инструменты и бинты. Карновский опасался кровотечения. Он быстро вымыл грудь сына холодной водой с мылом, полил спиртом и смазал йодом.
— Держись, сынок, — сказал
Егор взял отцовскую руку и слабо прижал к губам. Это был первый сыновний поцелуй за много лет. В приступе нежности Карновский даже потерял секунду, чтобы наклониться к сыну и в ответ поцеловать его в щеку. И тут же снова стал спокоен, точен и быстр, хирург с головы до ног. Положив платок на мокрое от пота лицо раненого, он начал капать эфиром.
— Спи, мой мальчик, — сказал он, будто сын был маленьким и лежал в колыбели.
Потом быстро вымыл руки, велел Терезе полить на них спиртом и взглянул на спящего сына. На лице Егора была все та же виноватая улыбка, улыбка сына, который вернулся, чтобы просить у родителей прощения. Тереза, стоя посреди ярко освещенной комнаты, изо всех сил старалась сдержать бурчание в животе. Ее белые руки дрожали, но смуглые, волосатые руки Карновского были сильны, надежны и спокойны, и так же спокойно было его отцовское чувство. Его сын был тяжело ранен, но вылечен от унижения. Карновский был горд, что Егор победил и вернулся.
— Спокойно, аккуратно, — сказал он Терезе, готовой выполнить любой его приказ, и взял свой счастливый скальпель, подарок профессора Галеви.
Ночную тишину нарушил стук копыт по мостовой. Прозвучал знакомый голос молочника:
— Тпру, Мэри, стой!
Сквозь густой туман пробивались первые лучи рассвета.