Семья Марковиц
Шрифт:
— Вы совершенно неверно поняли то, о чем я говорил, — вклинивается Авнер. — Я критиковал своих коллег, изучающих Писание, ученых вроде вас за то, что они обращают внимание только на детали.
— Я ученый! — вопит Эд. — Это значит, что время от времени я перестаю ковырять в носу и сосредотачиваюсь на чем-то помимо меня самого и моих страданий. Я пытаюсь рассмотреть проблему в перспективе. Я стараюсь добиться объективности. Делаю все, чтобы мое эго не распухло до неприличия! Вот в чем суть науки! — орет он. — В науке все дело! Вы тут сидите, гладите друг друга по спинке и поливаете
На этот раз тишина совсем другая. Не торжественная, не заряженная энергией. Слышно только, как Марта судорожно листает страницы словаря.
Молчание заполоняет все, и никто не хочет его нарушить. Рик Матер уставился в стол, лицо у него напряженное, замкнутое.
— Что ж, — говорит наконец Маурисио, — по-видимому, пора объявлять перерыв.
— Нет, — говорит сестра Элейн. — Если возникла проблема, ни в коем случае не следует от нее бежать. Я ни на какой перерыв не пойду.
— Так вы согласны, что есть проблема? — восклицает Эд. — Согласны, что это все бред собачий?
— Эд, Эд, — одергивает его Маурисио, — такого рода выражения…
— Это самое подходящее выражение! — говорит Эд. — Самый точный термин! — Бунтарство придает ему сил. Он снова начинает чувствовать себя собой. Он сидит за столом заседаний, у него уже намечается брюшко, но, образно говоря, он — капитан Блад [87] , он стоит на палубе корабля с саблей наголо и готов сражаться с любым.
87
Капитан Питер Блад — герой серии романов Рафаэля Саббатини, классический образ благородного разбойника.
— Предлагаю спросить нашего предводителя, как нам действовать дальше, — говорит сестра Элейн.
— Я могу выступать только как член группы, — говорит наконец Матер, — и как член группы могу сказать лишь, что тут слишком много гнева. Однако в подобных ситуациях не раз получалось, что, окончательно запутавшись, мы оказываемся на пороге чего-то нового.
— Я нисколько не запутался! Я выступаю против этого проекта!
— Вы против экуменистического диалога? — спрашивает Маурисио.
— Нет, я против поглаживаний по спинке! Против межрелигиозной ловли блох друг у друга!
— Эд, — говорит Матер, — не стоит недооценивать возможностей, которые нам здесь предоставлены. В этой самой комнате я наблюдал за тем, как лауреат Нобелевской премии по физике постигал теологию процесса. Я видел, как астрономы нового поколения говорят о Боге и обретают Его в себе. Я видел, как протестанты, иудеи и католики примиряются с антисемитизмом, нищетой, экологической катастрофой, я был свидетелем того, как великие ученые освобождаются — освобождаются от своего научного жаргона. Не стоит недооценивать этот процесс.
Эд нависает над столом.
— Неужели я так многого прошу, когда хочу чувствовать себя профессионалом и взрослым человеком? Я был бы рад услышать про работу раввина Лерера. Зачем мне слушать про его мать? Авнер, я бы с удовольствием обсудил, как воспринимают Писание в третьем мире. Но
Авнер пронзает Эда убийственным взглядом.
— Я не желаю слушать подобные наветы на этой конференции! Это просто оскорбительно! Недостойно ученого!
— Это вы меня будете учить, что достойно ученого? — взрывается Эд.
— Стойте! Стойте! — молит Марта. — Здесь все так напружено…
— Напряжено, — поправляет ее Элейн.
— Мне от этого плохо, — говорит Марта. — Мы же не сад, где все растет, где хочет. Нам нужен лидер — тот, кто будет резать… вот так… — показывает она руками. — Если Рик не хочет, выберем другого и новую тему. Эта закончена, больше не надо.
— Полагаю, — говорит Элейн, — личные высказывания имели определенную ценность. Но мы получили от них все, что можно. Наверное, хорошо, что Эд своей критикой открыл нам новые горизонты. Мы должны быть ему благодарны.
— Но… — начинает было Эд.
— Эд, не надо мне отвечать. — Элейн поднимает руку, слышатся смешки.
— Думаю, настало время для чего-то нового, — говорит брат Маркус, — тем более, что все уже выступили.
— На самом деле, я еще ничего не сказал, — смущенно сообщает Боб Хеммингз, — но, полагаю, это не так уж и важно. — Он не без сожаления отодвигает блокнот. — Но чтобы мы не расходились с обидой друг на друга, я хотел предложить следующее. Большинство из нас занимается изучением Библии, поэтому мы часто обращаемся к ней за советом. Я вот всегда так делаю. Я даже слушаю Библию в записи — в машине, в плеере, и всегда слышу что-то новое. Вот я и подумал, может быть, нам стоит прочитать или прослушать всем вместе какой-то отрывок? Я хотел предложить сороковую главу Исайи.
— Да-да, прекрасно! Исайя, глава сороковая, — говорит Элейн. — Это так…
— Успокаивает, — договаривает Маурисио.
— Нет, — возмущается Элейн, — я вовсе не это хотела сказать.
— К сожалению, у меня нет при себе Библии, — говорит брат Маркус.
— У меня тоже, — признается Боб.
— И я свою не взяла. — Видно, хоть Марта и обгорела, как она краснеет.
— Так, минуточку! — смеется Боб. — Неужели ни у одного из нас нет Библии?
— У меня есть, — говорит раввин Лерер. — Но, разумеется, на иврите.
— Я могу сбегать в университетскую библиотеку, принести несколько штук, — предлагает брат Мэтью.
— С каждым переводом текст искажается все больше, — заявляет Авнер.
— Я могу прочесть, — громко и внятно говорит Элейн — видимо, думает Эд, по привычке, выработавшейся со времен преподавания в начальной школе. — Исайя, глава сороковая. По Библии короля Якова. «Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш; говорите к сердцу Иерусалима и возвещайте ему, что исполнилось время борьбы его, что за неправды его сделано удовлетворение, ибо он от руки Господней принял вдвое за все грехи свои». Элейн явно — несостоявшаяся актриса. В голосе ее слышится страсть. Она смотрит слушателям в глаза и выкрикивает слова яростно, словно это она — пророк. — «Кто исчерпал воды горстью своею и пядью измерил небеса, и вместил в меру прах, взвесил на весах горы и на чашах весовых холмы?»