Семья Марковиц
Шрифт:
— От звонка до звонка, — говорит Эд.
— Вот-вот. Начиная с закусок и кончая отъездом новобрачных.
— Полагаю, нам это не нужно, — говорит Эд.
— Цена немалая. Но, откровенно говоря, в плане денег, я так думаю, выгоднее всего четырехчасовой вариант.
— А чем плох двухчасовой? — спрашивает Сара.
— В стоимость четырехчасового двухчасовой входит. Он прилагается к четырехчасовому. И вот что еще хорошо: вы сможете выбирать, сколько времени потратить на просмотр. Поверьте, уж кто-кто,
— Мне нужно кое-что прочитать, — говорит Эд, когда они возвращаются к себе в Фогги Боттом.
Он опускается на диван, до отъезда он проглядывал стопку книг, которые обязался отрецензировать. Всего несколько из неисчислимого множества книг о перспективах мира на Ближнем Востоке. Вот они — перед ним на журнальном столике в глянцевых суперах, и каждый аляповатый супер — укор Эду: свой ученый труд о мире и о том, какие изменения претерпел терроризм, он не закончил. Он разворачивает утренний выпуск «Нью-Йорк таймс».
Сара кладет сумку на кухонный стол, хватает телефон.
— Здравствуйте, это Сара Марковиц. Я хочу дополнить заказ… да, я подожду.
— Сара, — кричит из гостиной Эд, — ты только послушай: «Что Израиль ни делай, палестинцы будут его ненавидеть. Отдать землю в обмен на мир — значит отдать безопасность, которую Израиль завоевал в войнах. Палестинское государство — это прямая дорога к самоубийству при одобрении Америки, которая, все равно как доктор Кеворкян, хочет помочь пациенту уйти из жизни чтобы он не мучился». Сара, ты слушаешь?
— Ты же знаешь, в этих книгах стиль всегда хромает, — говорит Сара.
— Да не книга это, а письмо в «Таймс». Нет это же черт-те что: «Решить проблему было проще некуда, но когда было можно, такого решения не приняли. Выдать палестинцам билет в один конец, чтобы духу их не было в Израиле — и точка. А теперь — что? Шанс уплыл. Холодной войне конец, Советского Союза нет. И кому теперь платить за мир на Ближнем Востоке — Израилю, кому ж еще», — Эд качает головой. И тут взгляд его падает на подпись под письмом. — Сара!
— Да, — говорит Сара в трубку. — Заказ к свадьбе Марковиц. Нам нужен смокинг, того же фасона, длина сто десять, да, двубортный.
— Сара!
Сара тянет телефонный провод через кухню, высовывает голову в дверь, вызверяется на Эда. Машет на него рукой.
— Не вешайте трубку, подождите минутку. — Она закрывает рукой трубку, шипит: — Эд, перестань орать. Я пытаюсь заказать для твоего брата…
— Сара, ты только посмотри, кто это написал.
— Не знаю, кто, и знать не хочу.
Он тычет газету ей в лицо.
— Ты только посмотри, что тут написано.
— Рада за него. Внесите, пожалуйста, стоимость залога за смокинг в наш счет. Я сказала — шея сорок три сантиметра. Какая шаговая длина? Не знаю, какая. Ч-черт, не могу найти листок с размерами. Послушайте, я, пожалуй, отправлю к вам его самого. Завтра не поздно? Он сегодня прилетит из Англии. — Она вздыхает. — Спасибо. До свиданья.
— Зеэв Шварц! — вопит Эд и откашливается, точно это имя стоит у него костью в горле. — Это же отец нашего будущего зятя!
— Может быть, это другой Шварц.
— Сколько, по-твоему, Зеэвов Шварцев в Скарсдейле?
— Пара-тройка может найтись, — говорит Сара.
— И чтобы имя — буква в букву — совпадало? Говорю тебе, это он. И надо же, чтобы именно он — никого другого во всей стране не нашлось — написал эту галиматью! Нет, ты можешь себе это представить?
— Ты же сказал: это черт-те что.
Эд закрывает глаза.
— Сара, он войдет в нашу семью! Мы с Зеэвом Шварцем станем… э…
— Никем вы не станете, — говорит Сара. — Станете свойственниками, только и всего.
— У нас будут общие внуки. — Эд снова вглядывается в газету. Его охватывает уныние. — Он что, не знает моих работ? А моя позиция, он же ее совершенно не учитывает.
— Ну откуда ему знать твои работы?
— Мог бы прочитать! Мог бы обсудить их со мной!
— Ты видел его два раза в жизни. К тому же Эд, у людей нет привычки заглядывать в научные журналы.
— Научные! Он мог прочесть меня в «Пост».
— Видишь ли, я так думаю, до Зеэва Шварца в его Скарсдейле «Вашингтон пост» не доходит. Послушай, у меня куча дел, и все срочные. Я должна позвонить в цветочный магазин, оркестру…
— Сара, он реакционер, маньяк, — Эд просто убит.
— Ты что, не знал этого? — отмахивается от него Сара. — Ты же с ним разговаривал.
— Я не знал, что он выставит эту бредятину на всеобщее обозрение! Есть же люди, у которых цель жизни: писать письма в газеты. Конек у них такой — выставлять свои предубеждения напоказ. Делать им нечего, вот они и…
— Будет тебе, Эд, они имеют право на свое мнение.
— Не спорю.
— Так что уймись. Беседовать с ним на профессиональные темы тебе не придется. Ты делаешь из мухи слона.
— Ты не понимаешь, вот, к примеру: я и твои отец. У нас тоже есть расхождения, — говорит Эд. — Но не по философским вопросам. Тут у нас с ним полное согласие.
— Ладно, ну а с твоим братом…
— По Ближнему Востоку у нас с Генри единство.
— Как по-твоему, сказать или не сказать Мириам, что ты празднуешь труса? — спрашивает Эда Сара; они стоят у выхода — ждут, когда к самолету подведут кишку.