Семья Марковиц
Шрифт:
— Мириам, пора одеваться. Через пятнадцать минут они будут здесь, — сообщает Сара.
— Я так устала, — стонет Мириам.
На последний месяц своей клинической практики она взяла отпуск. Уже несколько недель, как по понедельникам, средам и субботам она не бодрствует по ночам, не держит кинокамеру во время микрохирургических операций, не приглядывает за ненормальными пациентами, которые швыряются экскрементами в сестер. И тем не менее недосып такой, что отоспаться не удается.
— Где все? — спрашивает Мириам.
— Твоя сестра накрывает на
— Она уже здесь?
— Да, здесь. Братья поехали за бабушкой
— А.
— Так что одевайся, — говорит Сара. — И надень что-нибудь поприличнее.
— Типа чего?
— Не знаю. Типа платья.
— Они все мятые.
— Надо было подумать об этом заранее. — Терпение у Сары вот-вот лопнет. — Ну так погладь что-нибудь.
— Мам, — канючит Мириам.
— Что тебе?
— Не знаю. Я как-то растерялась.
— Видишь ли, — Сара задерживается в дверях, все мысли ее сейчас только о том, когда вынуть мясо из духовки да что делать с расползшимся фруктовым рулетом.
Она слышит, что Мириам вроде бы сопит. То ли хлюпает носом, то ли вздыхает.
— У меня такое чувство, что все друг другом помыкают, а на самом деле никому ни до кого дела нет. — Это ее вечный кошмар: беспощадный свет и унизительные указания настигают тебя и за пределами больницы. Кое-кто из студентов-медиков обнаруживает у себя симптомы всех болезней, которые изучает, а Мириам — куда ни глянь — чудятся больничная холодность и бесстрастность. В последние два года она стала более религиозной. А что еще ей оставалось в тех белых коридорах?
— Мириам, и вовсе я никем не помыкаю. А пытаюсь приготовить ужин, — говорит Сара. — Надень розовое платье. Ну то, цвета фуксии.
В ожидании Шварцев Марковицы расположились в гостиной. Роза восседает в кресле с высокой спинкой, братья Мириам сидят ради такого случая чин-чином, опустив ноги на пол, но для здешней мебели они какие-то слишком громоздкие. Сьюзен наверху с Сарой, та гладит розовое платье Мириам, а Эд и Генри расхаживают по комнате, ведут разговор об Оксфорде так, словно позируют перед кинокамерой. Когда в дверь наконец звонят, вся семья в сборе, за исключением Мириам — она еще наверху, зубрит в темноте про себя пятничную службу. Эд придерживает дверь — пропускает Зеэва Шварца.
Зеэв, низенький, брыластый, под глазами у него темные круги. Он явно взбудоражен и с ходу всучивает Эду белый ксерокс газетной вырезки.
— Эд, не знаю, читали ли вы мою статью?
— М-м, гм-м, — Эд с поистине ангельской кротостью откладывает ксерокс на журнальный столик. Зеэв явно разочарован.
Тем временем бабушка жениха Ильзе Шварц с порога, хотя их с Розой еще не успели познакомить, осведомляется:
— Зеэв, а где невеста?
Ильзе старше Розы и меньше ее ростом. Прежде чем переехать в Америку вслед за сыном, она жила в Германии и Израиле, и у нее немецкий с призвуком израильского акцент. Роза разглядывает Ильзе, ее быстрые маленькие глазки, высокие скулы и думает: а она командирша. Ильзе старше Розы всего на несколько лет. Но бабушка невесты — она, Роза.
Все располагаются в гостиной, стараются завязать разговор.
— Эд, — говорит Зеэв. Голос у него зычный, и акцент навыворот материнскому — израильский с призвуком немецкого. Он инженер и по этой, а может быть, и не по этой причине говорит так, точно отдает распоряжения.
— Ну и жара в вашем городе, в жизни такой не наблюдал. Я сказал Марджори: «Не представляю, как можно жить в такой жаре каждое лето». А у вас, я вижу, кондиционер, — продолжает Зеэв. — У нас тоже есть план завести этим летом кондиционер.
— У нас оконные кондиционеры, — объясняет жена Зеэва, Марджори. Эта круглолицая женщина, как кажется Саре, подчеркнуто держится на заднем плане, тушуется.
— Но мы думаем завести центральный кондиционер. Что вы о них знаете? — спрашивает Зеэв Эда.
— Ничего, — отвечает Эд.
— Завести центральный кондиционер в таком доме, как наш, построенном, когда наш дом был построен, дело непростое. Работы невпроворот. Надо вмонтировать воздуховоды, а это та еще задачка.
В разговор вступает Генри:
— Но есть еще и наружные, верно?
— Эти все японские. Можно выбрать и их. Но с ними много хлопот. Там всего одна электросхема. Случись что с ней, и что? Все летит к черту. Вот тогда у вас проблема так проблема.
Спускается Мириам. Ильзе мигом подкатывается к ней, целует, усаживает ее рядом с собой.
— Мириам, — начинает она доверительно с сильным немецким акцентом. — Почему ты мне ничего не прислала?
— Чего не прислала?
— Ничего не прислала с тех пор, как вы объявили о помолвке. Ни одного письма.
— A-а. Я много работала, просто не было времени, — говорит Мириам.
Ильзе качает головой.
— Мириам, знай: когда соединяешь жизнь с молодым человеком, соединяешь жизнь и с его семьей.
— Хотел бы я посмотреть, — обращается Зеэв к Эду и Саре, — что Мириам и Джон будут делать, когда заведут свой дом. Джона устройство дома никогда не интересовало.
— Вы собираетесь купить им дом? — спрашивает Сьюзен со своим очень вежливым, очень бесстрастным английским выговором.
Сара мысленно аплодирует ей.
— Нет, нет. Рад бы, но не могу. — Зеэва не пронять. — Но эти ребята… — И он кивает головой на детей.
— Ну, дети много работают, — говорит Сара.
— Это им только кажется. Джон даже не понимает, что это значит — «работать». Не представляет. Вот вы знаете, какой была Палестина, когда я рос? Одна пыль. У меня было свое дело — так? — я в тринадцать лет растил цыплят. Каждый день после школы я работал под открытым небом. А Джон если что и делает, то только по дому; одежда, книги — всё, что угодно: он ни в чем не знал недостатка. Трудностей не знал. А случись что в этой стране, он выживет? Надеюсь. Только думаю — нет. Меня, когда я так говорю, поднимают на смех, но вот моя мать… — он кивает на Ильзе, — она из богатой семьи, они все потеряли. Оказались совсем не готовы…