Семья Мускат
Шрифт:
— Не стой, как голем, — сказала она. — Входи.
Он последовал за ней в квартиру. В коридоре было темно, лишь из гостиной пробивался тусклый свет. Абрам потопал ногами, сбрасывая снег, после чего долго кашлял. Затем подошел вдруг к Лее и положил ей руки на плечи.
Лея вздрогнула:
— Что это с тобой? Ты с ума сошел?
— Лея, это правда?
Лея сразу поняла, что он имеет в виду.
— Да, — ответила она, — мы развелись.
— А остальное тоже правда?
— Да. Убери свои лапы.
— Нет, этого не может быть! —
— Чистая правда, Абрам. Если тебе это не нравится, можешь вычеркнуть мое имя из истории семьи. Я все равно уеду.
— И куда ж ты едешь?
— В Америку.
— Сейчас?! Когда идет война? Пускаться в такое длинное путешествие?!
— Если ехать очень хочется — доедешь. Тем или иным способом.
— А как же дети?
— За детей можешь не беспокоиться. Мирл и Злателе едут со мной. Маша хочет остаться здесь. Она уже взрослая — ей решать. Пусть остается. Ну, а Аарону, судя по всему, стыдно за свою мать.
— И Мойше-Габриэл даст тебе увезти Мирла?
— Я поклялась, что не возьму его с собой, — но я эту клятву нарушу.
— Ого! Бой-баба!
— Послушай, Абрам, если тебе не по душе то, что я задумала, здесь тебе делать нечего. Мне уже все это осточертело!
— Чего ты раскричалась?! Я тебя не съем. Я всегда знал, что по натуре ты бунтарь, но не мог предположить, что ты зайдешь так далеко.
— Абрам, ступай домой.
— Не гони меня. Мы же видимся в последний раз. Полюбив Копла, ты копаешь себе могилу.
— Ты зачем пришел? Проклинать меня? Уж от тебя-то я этого никак не ожидала. А ты еще и клевещешь…
— При чем здесь клевета?
— Ты испоганил жизнь Хаме, погубил семью, ты связался с дурными женщинами. И еще имеешь наглость обвинять меня. Я выйду замуж честь по чести, как добропорядочная еврейка.
— Мазлтов! И когда же свадьба?
— Дам тебе знать.
— В таком случае спокойной ночи.
— Вот и проваливай. Ни один из вас не стоит сношенных ботинок моего Копла. Мой отец — упокой Господи его душу — фактически продал меня мужу. Мои братья готовы ради наследства разорвать друг друга на части. Плевать я на всех вас хотела! Америка — свободная страна. Мы начнем новую жизнь. В Америке людям не стыдно зарабатывать себе на хлеб.
— Передавай привет Колумбу.
— Пошел вон отсюда.
И тут Абрам вдруг расхохотался.
— Идиотка! — вскричал он. — Чего ты нервничаешь? Если любишь Копла, люби его себе на здоровье. Не мне же с ним жить, а тебе.
— Мне, и я горжусь этим.
Некоторое время они молчали. В темноте глаза Леи светились светло-зеленым огнем. С сигары Абрама ему на бороду летели искры.
— Что топчешься в коридоре? Раз уж пришел, заходи в комнату.
— Нет, Лея, меня ждут.
— Кто же, интересно знать? Актриска твоя, что ли? Ты ее дольше ждал.
— Какая разница, Лея. Мы все хорошо видим чужие недостатки и не замечаем своих. У меня тоже неприятностей хватает. Сказать по правде, я тебе завидую. Ты ведешь
Лея покачала головой:
— Право же, Абрам, ты сам не знаешь, что говоришь.
— И что делаю, тоже не знаю. Я уже давно перестал сам себе удивляться. Ты видишь перед собой живой труп.
— Не пойму я тебя. Дурака валяешь или пьян?
— И то и другое. Если у тебя хватило смелости развестись с Мойше-Габриэлом и выйти замуж за Копла, то почему такой болван, как я, не нашел в себе сил бросить Хаму и жениться на Иде? Она — великая художница. Она любила меня, я — ее. Я жить без нее не могу, и это чистая правда.
— Опять ты за свое. Насколько я знаю, Ида вернулась в Лодзь к своему мужу.
— Да, Лея. И виноват во всем я. Я — никчемный трус. Я задыхаюсь без нее. Мне так плохо, что хочется головой об стену биться.
— Что ж, ты получил то, что заслужил.
— Если б не война, я бы знал, что делать. Но мы оба застряли, она — у немцев, я — здесь. По ночам я слышу, как она зовет меня. Чувствую…
— Что ты там такое чувствуешь? О чем ты?
— А, не важно. Сам не знаю, что говорю. Вина перепил. Нюня повел меня в винный погребок Фукера. Он-то у нас опять жених, слыхала? Женится на Броне Грицхендлер. Хорошенькая парочка, а? Со смеху помереть можно. Крутит им, как хочет. — Абрам помолчал. — Что же до моей актриски, то она меня с ума сведет. Да-а, попался я… Ах, какой дурак! Послушай, что я тебе скажу, Лея. Я без копейки. Мне нужно хоть сто рублей. Иначе из окна выброшусь.
Лея смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Так вот зачем ты явился!
— Идиотка! Конечно, нет.
— Зачем тебе деньги? На врача?
— Не на раввина же.
Лея тяжело вздохнула:
— В твоем-то возрасте.
— Она сама виновата. Сначала рассуждает о том, что хочет ребенка. И ей, мол, безразлично, что скажут люди. Читает запоем все эти безумные книжки. Арцыбашева, Коллонтай. А сейчас по десять раз в день готова вскрыть себе вены. Она на пятом месяце.
— На пятом? Помереть может.
— Помру я, а не она. Она — моя смерть.
— У меня нет ни гроша. Я-то думала, ты опытный мужчина, а ты — дурак дураком. В твоем возрасте мог бы такие вещи и понимать.
— Да, Лея. Ты права. Моя песенка спета. Прощай.
— Погоди, безумец! Куда ты? Могу дать тебе кольцо. Заложи его. Но пожалуйста, что бы ни было, выкупи его до моего отъезда. Принесешь мне из ломбарда квитанцию. Кольцо досталось мне от матери, упокой Господи ее душу.
Лея вышла в другую комнату, а Абрам, оставшись один, схватился за голову и начал раскачиваться из стороны в сторону. Сердце сжалось от острой боли, по спине пробежал холодок. Ему хотелось есть, пить, он испытывал усталость, стыд, тоску по Иде, страх смерти — и все это одновременно. «Может, эта ночь будет моей последней, — подумал он. — Она права. Дурак дураком».