Семья О’Брайен
Шрифт:
Голосок в голове шепчет ему, чтобы сдался. «Да и так сойдет. Сворачивайся и иди домой». Но Джо лучше знать. Его научили не обращать внимания на этот голосок, забить его в кровь, чтобы покорился, если надо. Он никогда не сдается. Ни в чем. К тому же он знает, что, если рапорт правильно не оформить, старший офицер его не примет.
Он трет глаза и сосредотачивается на экране, заставляя себя продолжать. Вот список похищенного, сумма превосходит 250 долларов, то есть взлом и проникновение превращаются в хищение имущества, совершенное в дневное время. Вот цифровые фотографии, отражающие состояние кухни и гостиной, спален, ванных и кабинета. Отчет из больницы. Треснувший дверной косяк, то есть эта кража – взлом с проникновением. Двух парней они обнаружили
Это просто взлом и проникновение. Джо смотрит на экран, барабанит пальцами по столу и снова и снова перечитывает рапорт. Это не рапорт, это каша.
Простой взлом с проникновением. Какого черта все так непросто?
Сейчас шесть, и Джо должен бы быть дома с Роузи. Сидеть в гостиной, в кресле, задрав свои поганые лапы на кофейный столик под окном с кондиционером, с холодным пивом в руке, собираясь смотреть игру «Сокс». А вместо этого стоит посреди улицы, на перекрестке Бикон и Чарлс, между Лугом и Городским садом, регулируя движение в час пик. Он, наконец, закончил этот чертов рапорт к пяти, на целый час задержавшись после окончания дежурства. И потом, видимо, потому что он все еще ошивался в участке, а старшему нужны были люди, Джо велели заняться движением на концерте на Лугу, с пяти до полуночи.
На улице по-прежнему за тридцать, он стоит на черном асфальте, – в темно-синей форме, а поверх нее еще и очень освежающий цвет лица желто-зеленый жилет, и кругом бампер к бамперу машины, от которых воняет выхлопом и становится еще жарче. За то, что проводит день не здесь, он и был так благодарен чуть раньше. Гребаный Закон Мерфи. Надо было по дереву постучать.
Перекресток здесь и так в это время суток трудный, даже безо всякого бесплатного концерта на открытом воздухе. Из города пытается разом выехать слишком много машин, слишком много народу идет пешком, здесь дюжина мест, где пешеход может выйти на проезжую часть. Мужчины в костюмах и галстуках, женщины на каблуках, все не в себе из-за жары, слишком много потных людей стоит плечом к плечу, дожидаясь, когда можно будет перейти улицу, ждать приходится долго, а они только что отработали восемь часов и хотят уже, наконец, домой. Везучие. По крайней мере, они туда идут. Джо здесь, чтобы им помочь, но никто этого не ценит, на самом деле. Когда он машет им, направляя к переходу, большая часть пешеходов (если они вообще соблаговолят на него взглянуть) бросает на него желчные взгляды, словно он лично виноват в том, что им плохо.
Неблагодарная работа.
А бедная Роузи из-за нее сидит дома одна. Опять. Она лучше всех знает, как это бывает. Уж такая жизнь у жен полицейских. Если Джо задумается о том, сколько вечеров провел не с Роузи, если просто подсчитает, – для этого понадобится калькулятор, слишком их много, – он может зарыдать прямо тут, посреди Бостона. Потому-то он об этом и не думает. Думает только о том, как пережить это задание и вернуться домой, когда все закончится.
По крайней мере, они на сегодня не планировали ничего особенного. Прийти домой после шестнадцатичасового рабочего дня к одинокой и расстроенной жене само по себе плохо, но если он пропускает свадьбу, или крестины, или праздник, то сталкивается с негодованием, которое унять куда труднее. Когда планов нет, Джо может излечить Роузи от одиночества и расстройства, обняв ее от души и поцеловав. Еще помогают шоколад и вино. Она знает: ее муж не по своей воле работает сверхурочно. Поэтому в его объятиях она вспоминает о благодарности за то, что он пришел домой живым. Но если он пропускает что-то запланированное, отчуждение Роузи пройдет лишь со временем, словно он в тридцать градусов жары сам захотел семь часов стоять посреди улицы, отработав полный день в патруле, подавая сигналы разъяренным пешеходам и водителям, которые едва не сбивают его.
Сейчас
Он продолжает стоять и слушать музыку. Джаз, но на таком расстоянии плохо слышно. Донесется то одна нота духовых, то другая, но уши Джо не могут связать их и опознать мелодию, насвистывать в такт не получится, и все попытки расслышать его только бесят.
Помимо джаза он улавливает звук перкуссии вроде маракасов, но тот звучит отдельно, не в такт, и ближе. Он настраивается на его волну и обнаруживает, что шум исходит от него самого. Горсть монет, сдача, которую ему дали, когда он купил мерзкий вчерашний сэндвич с ветчиной и сыром на обед, мелочь звенит в боковом кармане его брюк. Причина этого звона заставляет Джо задуматься, пока он, в конце концов, ее не осознает. Он переступает на месте, словно стоит босиком на горячих углях.
Он и не замечал, что двигается. Думал, что стоит неподвижно.
Может, ему надо в туалет? Он прислушивается к себе. Нет, не надо. Он слишком обезвожен, потел на этой невыносимой жаре.
Наверное, это адреналиновое похмелье после задержания. Конечно, угроза давно миновала, но Джо по опыту знает, что разные мощные соки могут по-прежнему давить на все пусковые кнопки в теле и спустя много часов. Каждый раз, как ему приходится вынимать пистолет, его тело затапливает адреналин, внутри все ускоряется, словно выпил три «Ред Булла». Дергаться и сотрясаться потом можно до вечера, мышцы готовы действовать. Наверное, дело в этом.
Он представляет себе людей на Лугу: парочки пьют вино из пластиковых стаканчиков, дети танцуют босиком на траве, все наслаждаются живой музыкой. Хотел бы он с Роузи быть среди них, сидеть на одеяле, есть из корзинки для пикников, вместе отдыхать. Потом он представляет себе «Фенуэй», всего в паре миль отсюда, и гадает, как там «Сокс». Крутится на беспокойных своих ногах, отворачивается от концерта, который ни расслышать, ни посетить не может, от скамьи, на которой не посидишь, от любимой бейсбольной команды к Банкер-Хиллу, где его ждет Роузи, и представляет, как вернется домой, к ней.
Еще четыре часа, и он будет дома. Еще четыре.
Он снова поворачивается к Лугу, только теперь его взгляд обращается за пределы джазовой концертной площадки, туда, к городу, и в его сознание вползает мысль – как пролитые чернила, вытекающие на бумагу и, в конце концов, пропитывающие весь лист.
Оперный театр!
Джо смотрит на часы, и его сердце падает стремительно и тяжело, как камень в воду. Возможно, именно в этот миг Меган танцует свое соло в «Коппелии». Джей Джей, Колин и Роузи сидят в зале, и рядом с Роузи позорное пустое кресло, где обещал быть Джо.
Вашу мать.
Джо стоит на улице, и ноги уже готовы нести его отчаянным рывком через Луг к Оперному театру, но он все равно что парализован. Он не может уйти. Он на службе. Он все пропустил.
Да, ему приказали выйти сверхурочно, но он мог бы попросить начальника об одолжении. Мог бы попытаться договориться с другим полицейским, предложить отдежурить потом за него или за нее, в обмен на сегодняшний вечер. Кто-нибудь бы ему помог.
Он хлопает себя по нагрудному карману в поисках телефона, но телефона там нет. Оглядывается на припаркованную патрульную машину. Он уверен, что оставил телефон на сиденье. Его так довел этот чертов рапорт о краже, что он забыл позвонить Роузи и сказать, что его вызвали сверхурочно. Он несколько часов не проверял телефон. Господи. Там будет множество непрочитанных сообщений от Роузи, с каждым разом все злее и злее.