Семья Рубанюк
Шрифт:
Арсен, помогая ему надеть бушлат, шепнул:
— Ты смотри, рядом становись…
— Понимаю…
Заключенные собирались, взбудораженно перекликаясь и толпясь в узком проходе между нарами.
— Эй, орлы, кто котелок брал?
— Спохватился! Тебя и без него напоят.
— Леонтий, ты мой сапог надел…
Из камеры выпускали по одному. Тут же, во дворе, заключенных построили.
Сыпал мокрый, пополам с дождем, снег; земля, истолченная множеством ног, чавкала под сапогами, липла к ним тяжелыми комьями.
Арсен, зябко поеживаясь (он
Широкий двор лагеря кишел заключенными горожанами, среди них Арсен видел и подростков и дряхлых стариков, некоторые женщины были даже с грудными детьми на руках.
— Сколько их сюда нагнали! — сказал Арсен Сергею.
— С детишками да с бабами они воевать мастаки, — откликнулся Сергей.
Заключенных стали переписывать и разделять на группы.
— Куда нас будут отправлять? — спросил Арсен у веснушчатого кургузого полицейского из татар.
Тот осклабился, поиграл плеточкой.
— В кино поведут.
Он, смеясь, блеснул глазами и вдруг накинулся на маленькую, согбенную старушку, стоявшую в сторрне от длинной колонны мужчин и женщин, которых переписывали полицейские.
— Чего, как невеста, стоишь? — закричал он и толкнул женщину.
Старуха, схваченная, видимо, так, как была дома — в стоптанных комнатных чувяках, в сереньком байковом платке, — совсем окоченела на холодном ветру. Она гневно и пристально посмотрела на полицейского красными, воспаленными глазами.
— Тебе говорю, почему тут стоишь? — не отставал от нее полицейский., — Как фамилия?
Женщина ответила.
— Сколько лет?
— Шестнадцать.
— Что ты ерунду говоришь?
— Я всерьез. Шестнадцать годков мне… Вы же мне «ты» говорите… Совсем еще молоденькая…
Старуха спокойно выдержала свирепый взгляд полицейского и с презрением отвернулась.
— Ты что ж это, старье…
Полицейский шагнул к ней и замахнулся плеткой.
Арсен, наблюдавший эту сцену, рванулся к нему и кулаком сшиб с ног. Полицейский, скользя ботинками по грязи, упираясь руками в землю, попытался встать. Арсен вторым ударом опрокинул его. На помощь полицейскому бежали солдаты.
— Полундра-а! — крикнул Сергей, снимая бушлат. — Бей их, орлы!
Подоспевшая к месту ожесточенной схватки лагерная охрана оттеснила к стене пленных, Арсену и Сергею связали руки проволокой.
Так и повели их обоих по городу впереди колонны под охраной автоматчиков. В драке Арсену рассекли до крови кожу на голове, разорвали гимнастерку. Он шел, покусывая губы, время от времени движением головы откидывая со лба слипшуюся прядь волос.
— Держись веселей, — шепнул Сергей. — Пускай люди видят — верх наш!..
Он шагал по скользкой от снега брусчатке с хозяйской уверенностью, вскинув голову, и поглядывая по сторонам своими светлыми дерзкими глазами. Тельняшка, измазанная кровью и продранная в нескольких местах, не грела,
Миновав привокзальную улицу, колонна потянулась к центру города. Сквозь рваные облака проглядывало и вновь скрывалось предвечернее солнце. Ветер гнал по булыжнику сухие листья, поскрипывал оторванным куском кровельного железа. Тяжелый дробный топот ног по мостовой отдавался в пустых глазницах окон гулким эхом. Встречные прохожие шли торопливо, косясь на колонну пленных и не задерживаясь.
— Никогда не рассчитывал в Крым арестантом попасть, — сказал Арсен. — А сколько раз мечтал побывать здесь! И не только когда в Керчи на «пятачке» грязь месил… Еще в школе учился… думал, выберусь летом, пешком вдоль и поперек исхожу весь Крым… В Севастополе, на Херсонесе побываю, в Бахчисарае, в Никитском саду.
— Ну и что ж? Еще побываешь! — сказал Сергей. — Я тебе в Севастополе одну высотку покажу… Знаменитая высотка! Я мечтаю туда после войны и мать свою и сеструху привезти, показать.
Арсена оскорбляли новые таблички на стенах: «Дойчештрассе», «Гауптштрассе», пестрые афиши, зазывающие смотреть «Рай холостяков», «Исчезновение Перси», «Кельнершу Анну». Ржавые трамвайные рельсы под ногами, колючая проволока, преграждавшая путь к переулкам, и всюду — гитлеровцы… Их было много на улицах, и каждый из них, шагающий по тротуару с надменным и презрительным видом, вызывал у Арсена чувство глухой и бессильной ярости.
Его внимание привлекла группка стариков, стоящих на перекрестке центральной улицы. Пугливо перешептываясь, они скорбно смотрели на пленных. Один из них, высокий, благообразный, встретившись взглядом с глазами окровавленного, но гордо и уверенно шагающего впереди колонны моряка, приподнял шляпу и поклонился.
Заметил стариков и Чепурной.
— Живем, папаша! — крикнул он, улыбаясь.
Старики оживленно заговорили о чем-то, еще два-три нерешительно помахали руками.
Повернули за угол. Лицо Сергея вдруг утратило добродушно-насмешливое выражение, ноздри его задвигались. Он впился яростным взглядом в лицо расфранченной девицы, которая шагала рядом с таким же франтоватым офицером-эсэсовцем.
— Это же Сонька… продавщица севастопольская, — задыхаясь от злости, с трудом, выговорил он. — Ах ты ж сука! Овчарка!
Девица, заметив устремленные на нее глаза моряка, что-то сказала офицеру и трусливо прибавила шаг.
— Мы кровь проливаем, а она с врагами! — скрипя зубами, сказал Сергей. — Для эсэсовцев завиваться! Нашей кровью за наряды платит! Подожди, гадина, вернемся…
— Плюнь ты на нее, — брезгливо морщась, сказал Арсен.:— Шоколадниц не видал?
— Мы вернемся, гадина, подожди! — шептал Сергей. — Предательница! Потребуем с нее отчет…
Колонна потянулась мимо пустынного сквера вверх по длинной улице. Еще издали Арсен увидел у высокого здания большой черный флаг с зигзагообразной молнией, наспех сооруженную часовню.