Семья Рубанюк
Шрифт:
За дверью заскрипели под босыми ногами ступеньки крылечка. Оксана, вздохнув, спрятала снимки, достала будничную юбку и кофточку.
Настя вошла в комнату, внеся с собой запах дождя и трав. Она швырнула на лежанку охапку любистка и мяты и, сердито глянув на сестру, сказала:
— Ступай корову доить.
— А мать?
— На огороде еще.
Без видимой надобности Настя топталась около стола. Не оборачиваясь, спросила:
— Рада небось?
— Ну, рада. Тебе-то что?
— Радоваться вроде нечего. Как ты, золотце, за Лешку оправдаешься?
Оксана, хотя и была старшей, обычно отмалчивалась, когда Настя начинала ее задирать.
— Ты что хочешь? Чтоб мать тебе язычок укоротила! — повысила она голос. — Гляди, доиграешься.
Настя независимо повела плечами. Связывая в пучки душистую мяту, она исподлобья наблюдала за сестрой. Потом примирительно сказала:
— Я б Петра ни на кого не сменяла. Лучше, чем он, парня в селе не было.
— Ну, хватит, — оборвала ее Оксана. — Не твоего ума дело.
Она достала чистое полотенце и пошла в кухню за подойником. Выпуская из хлева белолобого, радостно взбрыкивающего теленка, Оксана засмеялась, увидев, что вместо подойника у нее в руках сито.
Кузьму Степановича Девятко, отца Оксаны, шесть лет назад избрали председателем колхоза. В Чистой Коннице почитали его как человека рассудительного, приветливого с людьми, характера настойчивого и неподкупного, а главное — неутомимого работника, хотя ему давно уже перевалило за пятьдесят.
Неторопливо, с палочкой в руках, обходил он за день все бригады, птичью и животноводческую фермы, пасеку, кузнечную и столярную мастерские. И всюду, где бы он ни появлялся, его встречали с искренней почтительностью. Знали, что если и подметит Кузьма Степанович какие-нибудь упущения, то браниться не станет, а спокойно все растолкует, покажет и назавтра обязательно наведается снова — проверить. Все, до последних мелочей, он держал в памяти, не записывая.
Кузьма Степанович интересовался всем. Он выписывал полдюжины газет и журналов и просиживал над ними до вторых петухов, стойко выдерживая бурное негодование жены.
Жену Пелагею Исидоровну, или, как ее запросто называли многие, Палажку, Кузьма Степанович вывез с Полтавщины, где в молодости батрачил на свекловичных плантациях. В доме она была полновластной хозяйкой, и Кузьма Степанович втайне ее побаивался. Смысл своей жизни Пелагея Исидоровна видела в том, чтобы в семье было всего вдосталь — ив сундуках и в амбаре. Она ревниво придерживалась старинных обрядов и обычаев. Очень хотелось бы ей ходить и в церковь, но тут уж: Кузьма Степанович восстал так яростно, проявил такую непоколебимость, что она отступила. Зато отстояла иконы, которых было у нее множество.
Дородная, по-мужски сильная, она к сорока пяти годам не утратила цветущего здоровья. Косам ее, туго скрученным под очипком [1] , могли позавидовать дивчата; ровные крепкие зубы, румянец и строгие черные глаза запоминались каждому, кто хоть раз кинул на нее взгляд.
На разговоры Пелагея Исидоровна была скупа, с соседками никогда ни о ком не судачила, за что те несправедливо считали ее гордой; малоразговорчивой и нелюдимой она была с детства.
В дочках своих, Оксане и Настуньке, она мечтала увидеть хороших, домовитых хозяек. И когда Оксана, закончив в 1940 году в Богодаровке десятилетку, выразила желание ехать учиться в Киев, в мединститут, мать воспротивилась.
1
Очипок — домашний
— Раз ты науками себе голову забила, — упрямо твердила она, — учнтелюй или фельдшеруй тут, на глазах у батька. От рук отобьешься, девки теперь такие норовистые пошли.
Но упрямство и неподатливость Пелагеи Исидоровны натолкнулись на своенравный, от нее же унаследованный характер дочери.
— Вы, мамо, хотите, чтобы дочки ваши ничего, кроме своего двора, не увидели, — сказала однажды Оксана запальчиво. — Ну, то знайте, из этого ничего не выйдет! Поеду в Киев!
Она никогда не говорила с матерью так резко, и та посмотрела на нее с удивлением.
— Ну, а что ж, на самом деле, — уже более сдержанно сказала Оксана, — советская власть дала возможность каждому человеку проявить свои способности, где он хочет, а вы уперлись на одном: «Сиди дома». Люди над вами смеяться будут. Кому это нужно? Я хочу быть врачом, значит пользы принесу больше там, где мне мило…
Отец стал на сторону дочери. Оксана была способной, в школе училась отлично, увлекалась биологией, естествознанием, активно участвовала в школьном санкружке. И Кузьма Степанович, мысленно уже представлял себе ее в белом халате, среди сверкающих инструментов, приборов, пузырьков и склянок с непонятными надписями. На них Кузьма Степанович, когда ему доводилось бывать в больнице, поглядывал с большим уважением.
В спорах с Оксаной мать не получила поддержки даже у четырнадцатилетней Настуньки, решившей посвятить себя скромному ремеслу колхозной модистки.
— Что вы ее держите? Пускай едет, а я уж дома с вами буду. — уговаривала Настунька мать. — Другие вон учатся. А чем наша Оксана хуже Кати Мельниченковой или Одарки Горбаневой?
В конце концов мать согласилась отпустить Оксану в город, и девушка с нетерпением ожидала осени. За лето она еще раз перечитала книги, которые когда-то читала в школе. Особенно запечатлелись у нее образы героев романов «Мать» Горького и «Овод» Войнич. Их стойкость, мужество, моральная чистота, красота души тронули и целиком покорили Оксану. Она сравнивала себя с ними и с огорчением думала, что никогда не сможет походить на них. Позже ей стало понятно, что героизм, любовь к своей родине и народу выражаются не только в подвиге и жертвенной смерти.
Она часто вспоминала, как Петро Рубанюк, собираясь в Москву после своего последнего приезда летом тридцать восьмого года, полушутя сказал ей:
— Не отставай, Оксана. А то вернусь профессором, а ты только будешь уметь рушники да платочки вышивать.
И уже серьезно добавил:
— Живем один раз, Оксана. Прожить надо так, чтобы ни перед людьми, ни перед собой не было стыдно. Обязательно учись, я тебе всегда помогу.
Сказал он это ей не так, как сказал бы любой другой дивчине; в тот вечер добился он у Оксаны обещания ждать его.
В одиночестве, скрывая свои мысли даже от задушевной подруги, она часто представляла себе: Петро вернется из Москвы и увидит, что Оксана не забыла этих его слов. Она умеет не только вышивать рушники и платочки, и если Петро, добившись обещания ждать его, и сам найдет в себе силы пережить долгую разлуку честно и незапятнанно, Оксана будет достойной женой; краснеть Петру за нее никогда не придется.
Но когда Петро перестал приезжать на каникулы и стал писать все реже, Оксана решила, что в Москве ему встретилась другая девушка, может быть и умней и образованней ее.