Семья Рубанюк
Шрифт:
Где-то невдалеке бухали зенитки, дребезжали в окнах стекла. Мария набросила темную шаль на лампу и повторила приглашение.
В столовой уже был накрыт стол: хлеб, коробка консервов, ломтики колбасы на тарелке.
Мария с удовольствием наблюдала, как ел Петро. Самой ей не хотелось есть.
— Может, хоть вы мне расскажете, как там, на войне? — спросила она. — В госпитале от больных ничего не добьешься.
— На войне — как на войне, — уклончиво сказал Петро.
— Нет, я серьезно! Мне очень хочется в пулеметчицы. Есть же девушки на передовой линии?
— Я воевал мало. Наверно,
— Ничего себе! Знамя у фашистов отобрал, дважды ранен — и «воевал мало»! Скромник!
Петро нахмурился.
— Вы ошибаетесь. Никогда я знамени у фашистов не отбирал. И вообще никаких таких заслуг у меня нет.
Он действительно был убежден в том, что им на фронте сделано не так уж много, чтобы об этом распространяться. Стараясь изменить тему разговора, Петро спросил:
— Вы вдвоем с мамой живете?
— Да. Бабушка эвакуировалась.
— А отец?
— Папа на Урале с заводом.
— Что он там делает?
— Директор.
Мария назвала фамилию отца. Петро часто встречал ее в газетах. Ему хотелось расспросить девушку об отце подробнее, но она перебила его:
— Объясните мне, почему такая несправедливость? Об Анке, которая была у Чапаева пулеметчицей, все вспоминают с уважением, в книгах о ней пишут. А как только наши девушки заикнутся, что хотят на фронт, их высмеивают: «Девчонки! Куда вам!» Все равно меня не удержат! Мы еще с вами на фронте встретимся.
Петро покосился на раскрасневшееся лицо Марии, на ее сердито подрагивающие ноздри. «Девушка с характером», — мысленно одобрил он.
— Что же вы собираетесь делать на передовой?
— То есть как «что»? То, что все делают. Стрелять, в разведку ходить, раненых перевязывать.
— А стрелять умеете?
— Научусь! Вы ведь тоже не с пеленок это умели.
— Резонно… Прочтите, Машенька, стихи. У вас это здорово получается.
— А вы, я вижу, любите подтрунить, Петя.
— Что вы, Машенька!
— Мария, а не Машенька… Серьезно хотите, чтобы я почитала?
— Очень! На фронте вас за хорошие стихи самые отчаянные разведчики боготворить будут. Наш солдат ведь только внешне грубеет, Мария. А чувствует он все как-то тоньше, острее, что ли? Испытания облагораживают, выражусь так… Может быть, потому, что сражаемся мы за самое прекрасное, что есть у человека, И к этому прекрасному наши бойцы тянутся тем сильнее, чем суровее им приходится поступать с врагом. Понимаете, Мария, мою мысль?
— Очень хорошо. Так что же вам прочесть?
— Что хотите.
Мария прислонилась к окну и, откинув со лба грациозным движением прядь волос, стала читать:
Не весна как будто и не лето, Что-то холоден небесный шелк. Письмоносец с пачкою конвертов К нам во двор с пакетами пришел. Я взглянула, напрягая нервы, На скрепленный марками конверт: — Гражданин, скажите, в номер этот Неужели писем еще нет? — С высоты своей воздушной крыши Солнце бросилоСтихи были наивны и далеки от совершенства, но Петра покорила та горячая искренность, с какой они были прочитаны.
— Кто написал эти стихи? — спросил он.
— Вы знаете, Петя, даже не помню, — сказала, смущенно улыбнувшись, Мария. — Они нравятся раненым, я их и записала. Когда в госпитале читаешь, я по глазам вижу, что каждому хочется, чтобы его ждали.
— Вы чудесная девушка!
— Обыкновенная.
Она посмотрела на часы и пошла в отцовский кабинет готовить для Петра постель.
— Если что будет нужно, я рядом, — строгим, как в госпитале, голосом произнесла она и, прощально махнув рукой, плотно прикрыла за собой дверь.
Петро уснул сразу и так крепко, что не слышал ни близких разрывов фугасок, ни тревожной беготни людей по лестницам. Очнулся он оттого, что ощутил на своем лбу горячую руку.
— Разве можно так спать! — дрожащим голосом говорила Мария. — Очень уж близко они швыряют… Одевайтесь, я уйду.
Петро быстро оделся, натянул сапоги. За окнами послышался воющий, быстро нарастающий звук. Грохот потряс стены, послышался звон стекла. Бомба, видимо, разорвалась на соседней улице.
— Пятисотку швырнул, — определил Петро.
— Знаете, — доверчиво сказала Мария, — когда чувствуешь, что можешь каждую секунду погибнуть, жалеешь только об одном…
— О чем?
— Что жизнь обрывается в самом начале. Старикам не так должно быть обидно. Я ведь ничего хорошего еще не успела сделать. Молодость, Петя, и замечательна тем, что у нее есть будущее. Правда? Все впереди! Еще неизвестное, но обязательно интересное и хорошее. И работа, которую выберешь себе, и… парень, которого полюбишь. У вас есть любимая девушка?
— Есть жена.
— Да? Как ее зовут?
— Оксана.
— Красивое имя. В пятьсот шестнадцатом эвакогоспитале, где я раньше работала, была медсестра Оксана. Хорошенькая украинка.
— Как ее фамилия? — спросил Петро, чувствуя, как быстро забилось его сердце и перехватило дыхание.
— Не помню, мы называли друг друга по именам.
— Ну какая она из себя?
— С длинными темными волосами, синеглазая.
Петро вскочил с дивана.
— Знаете, Мария, это она!
— Думаете? Погодите, у меня где-то фотография была. Мы группой снимались…