Семья Тибо (Том 2)
Шрифт:
Антуан даже бровью не повел. И переменил тему разговора.
– Но ведь для путешествия нужны деньги, они у тебя... были?
– Что за вопрос! Типичный для тебя!
– Засунув руки в карманы, Жак снова зашагал по комнате.
– Ни разу я не сидел подолгу без денег - на самое необходимое хватало. Конечно, поначалу приходилось браться за любую работу...
– Он снова покраснел и отвел глаза.
– Впрочем, ненадолго... Но когда человек один, он, знаешь ли, из любого положения выкрутится быстро.
– Но как? Каким способом?
– Ну, скажем... уроки французского языка в ремесленном
– Эх, если бы только здоровье позволяло, я бы и сейчас работал репортером! Это жизнь!.. Помню, как-то в Витербе... (Да садись же. А я лучше похожу...) Так вот, они послали меня в Витерб, куда никто не смел сунуться, освещать процесс Каморры, совершенно необычайный процесс, помнишь? В марте тысяча девятьсот одиннадцатого года... Настоящий приключенческий роман! Остановился я у неаполитанцев. Просто логово. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое они все смылись; когда появилась полиция, она обнаружила только меня одного, я спал и ничего не слышал, ну и пришлось...
– Жак не договорил начатой фразы, хотя Антуан слушал его с огромным вниманием, возможно, не договорил именно из-за этого внимания. Как описать словами, хотя бы даже просто дать понять другому, какую умопомрачительную жизнь вел он в течение многих месяцев! И, пренебрегши вопросительным взглядом брата, Жак уклонился от темы: - Как все это уже далеко... Брось!.. Давай об этом не думать.
И, желая вырваться из колдовского круга воспоминаний, он снова принудил себя продолжить разговор, на сей раз в спокойном тоне:
– Ты говоришь... головные боли. Так вот, пойми, я положительно не выносил итальянской весны. Как только я смог, как только стал свободен, Жак нахмурился, очевидно снова налетев с размаху на мучительные воспоминания, - как только я смог улизнуть, - добавил он, отчаянно махнув рукой, - я подался на север.
Жак прекратил ходьбу и стоял, так и не вынув рук из карманов, не подымая глаз, устремленных на огонь печурки.
– На север Италии?
– спросил Антуан.
– Нет!
– воскликнул Жак и даже вздрогнул всем телом.
– Вена, Будапешт. А потом Саксония, Дрезден. А потом Мюнхен.
– Лицо его внезапно омрачилось; но теперь он кинул на брата пронзительный взгляд и, видимо, действительно заколебался, губы его дрожали. Но уже через секунду он скривил рот и пробормотал, так плотно сжав зубы, что Антуан с трудом разобрал его слова: Ох, Мюнхен... Мюнхен тоже от-вра-ти-тель-ней-ший город.
Антуан поспешил ему на выручку:
– Во всяком случае... ты был обязан... Пока не обнаружена причина... Мигрень не болезнь, а симптом болезни...
Жак не слушал его, и Антуан замолчал. Уже не в первый раз происходило одно и то же непонятное явление: Антуан готов был поклясться, что Жака распирает желание вырвать из себя с корнем какую-то подтачивавшую его тайну; губы уже начинали шевелиться, казалось, сейчас с них слетит признание, но вдруг слова застревали
Он бился над вопросом, как вернуть Жака на прежний путь, но тут на лестнице послышались чьи-то легкие шаги. В дверь постучали, сразу же приоткрылась створка, и Антуан успел заметить мальчишескую физиономию под всклокоченными волосами.
– Ох, простите, я вам помешал?
– Входи, - пригласил Жак, идя навстречу гостю.
Оказалось, что вовсе это не мальчик, а просто очень низенький человечек неопределенного возраста, с гладко выбритым подбородком, молочно-белой кожей и встрепанной, какой-то бесцветной шевелюрой. Он замялся на пороге и кинул на Антуана беспокойный взгляд, однако трудно было утверждать, так ли это, потому что густая щеточка бесцветных ресниц не позволяла видеть игру его глаз.
– Подойди к печке, - посоветовал Жак, помогая посетителю снять насквозь промокшее пальто.
И на сей раз, по-видимому, он не собирался представлять вновь прибывшему своего брата. Но улыбался он непринужденно, и видно было, что присутствие Антуана ничуть его не стесняет.
– Я пришел сообщить, что приехал Митгерг и привез письмо, - пояснил гость. Говорил он быстро, с присвистом, негромким, даже каким-то боязливым голосом.
– Какое письмо?
– От Владимира Княбровского.
– От Княбровского?
– воскликнул Жак, и лицо его просветлело.
– Садись же, вид у тебя усталый. Хочешь пива? Или чая?
– Нет, спасибо, ничего не надо. Митгерг приехал сегодня ночью. Оттуда... Что мне-то теперь делать? Что вы мне посоветуете? Стоит пытаться или нет?
Жак не сразу дал ответ, он размышлял.
– Да. Теперь других средств что-либо узнать у нас нет.
Гость встрепенулся.
– Ну, в добрый час! Я так и знал! Игнас, да и Шенавон тоже совсем меня обескуражили. Зато вы, вы! Ну, в добрый час!
– Он так и сидел вполоборота к Жаку, и маленькое его личико светилось доверием.
– Только уж!..
– сурово проговорил Жак, предостерегающе подняв палец.
Альбинос несколько раз кивнул головой в знак согласия.
– Лаской, лаской!
– многозначительно проговорил он. В этом хрупком тельце угадывалось железное упорство.
Жак пристально посмотрел на него.
– Уж не болен ли ты, Ванхеде?
– Нет, нет, не болен. Немного устал.
– И он добавил, мстительно улыбнувшись: - Просто мне не по себе в их балагане.
– Прецель еще здесь?
– Да.
– А Кийёф? Кстати, скажешь от моего имени Кийёфу, что он слишком много болтает. Ладно? Он поймет.
– Кийёфу я прямо так и отрезал: "Судя по вашему поведению, вы сами хороши!" Он, не читая, порвал манифест Розенгарда. Все там продажно. Все насквозь, - повторил он глухим голосом, в котором клокотало негодование, хотя на его девчоночьих губах играла улыбка ангельского всепрощения.
Потом он добавил прежним пронзительным свистящим голоском:
– Сафрио! Тарсей! Патерсон! Все подряд! И даже Сюзанна! За версту несет продажностью.