Семья Тоггсов
Шрифт:
— Теперь вс нумера разобраны, леди; прошу пожаловать! — сказала первая.
Представительницы нумеровъ: третьяго, восьмого, одиннадцатаго и прочихъ столпились вокругъ игорнаго стола.
— Не угодно ли вамъ бросить, сударыня? — предложила предсдательствующая богиня, передавая стаканъ съ игральными костями старшей дочери дебелой дамы, окруженной четырьмя дочерями.
Между зрителями воцарилась глубокая тишина.
— Бросай, моя милочка Дженъ! — сказала дебелая маменька.
Интересное проявленіе застнчивости, вспышка румянца подъ прикрытіемъ батистоваго платочка, перешептыванье съ младшею сестрой.
—
Джентльменъ съ баками высказалъ шепотомъ свое восторженное одобреніе.
— Ну, что-же ты, дружочекъ? — произнесла почтенная маменька.
Миссъ Амелія бросила кости — восемь очковъ для сестры, десять для себя.
— Хорошенькая фигурка у Амеліи, — шепнула, дебелая леди сухопарому юнош позади нея.
— Превосходная!
— А какой нравъ! Я похожа на васъ въ этомъ отношеніи. Меня невольно увлекаетъ эта живость, эта бойкость. Ахъ! (подавленный вздохъ) я желала бы сдлать бдняжку Дженъ немного боле похожей на мою милую Амелію!
Молодой человкъ искренно согласился съ этимъ желаніемъ. Какъ онъ, такъ и господинъ съ баками, остались вполн довольны.
— Кто это такая? — освдомился мистеръ Симонъ Тоггсъ у капитанши, когда особа низенькаго роста въ синей бархатной шляп съ перьями была введена, въ оркестръ толстякомъ въ черной пар.
— Миссисъ Типпинъ, артистка лондонскихъ театровъ, — сообщила Билинда, справившись съ программой концерта.
Талантливая миссисъ Типпинъ, снисходительно принявъ аплодисменты и крики «браво!», привтствовавшіе ея появленіе, спла популярную каватину: «Дайте мн сказать», подъ аккомпаниментъ своего мужа на рояли; посл того супруги помнялись мстами, жена аккомпанировала мистеру Типпину, который исполнилъ комическую псенку. Вызванныя ею рукоплесканія уступали только бурному одобренію аріи съ варіаціями, исполненной на гитар миссъ Типпинъ подъ аккомпаниментъ мистера Типпина на собственномъ подбородк.
Такъ прошелъ вечеръ; такъ проходили дни и вечера Тоггсовъ и Уотерсовъ въ продолженіе шести недль. Блажь поутру, катанье на ослахъ въ полдень, прогулка по дамб посл полудня, курзалъ по вечерамъ, и всюду одни и т-же лица.
Въ послдній вечеръ, шесть недль спустя, мсяцъ ярко свтилъ надъ спокойнымъ моремъ, которое ударялось въ подножіе высокихъ долговязыхъ утесовъ какъ разъ съ достаточнымъ шумомъ для того, чтобъ убаюкать старую рыбу, не потревоживъ молодой. Въ этотъ тихій часъ можно было различить дв человческія фигуры (если-бъ было кому смотрть на нихъ), сидвшія на одной изъ деревянныхъ скамеекъ, разставленныхъ у края западнаго утеса. Мсяцъ поднялся выше по небосклону во время двухчасового странствія съ тхъ поръ, какъ эти фигуры услись тамъ, между тмъ он все еще не трогались съ мста. Толпа праздношатающихся пордла и разсялась; музыка странствующихъ артистовъ замерла въ отдаленіи; огоньки одинъ за другимъ зажигались въ окнахъ далекихъ домовъ; одинъ сторожевой солдатъ за другимъ проходили мимо, направляясь къ своему уединенному посту, а сидвшая парочка оставалась неразлучной. Нкоторыя части этихъ
— Уольтеръ вернется завтра, — сказала, наконецъ, миссисъ Уотерсъ, уныло прерывая молчаніе.
Мистеръ Симонъ Тоггсъ вздохнулъ на подобіе втра, разгулявшагося въ кустахъ крыжовника, когда отвтилъ на это:
— Увы, онъ вернется!
— О, Симонъ, — продолжала Билинда, — цломудреннаго упоенія, тихаго счастья этой единственной недля платонической любви слишкомъ много для меня!
Симонъ собирался намекнуть, что для него это было слишкомъ мало, но запнулся и пробормоталъ что-то невнятное.
— И подумать только, что даже этотъ проблескъ счастья при всей его невинности, — воскликнула Билинда, долженъ быть утраченъ навсегда!
— О, не говорите «навсегда», Билинда, — подхватилъ чувствительный юноша, между тмъ какъ дв крупныя слезы побжали на перегонку по его блдному лицу, (оно было такъ длинно, что представляло полный просторъ для состязанія подобнаго рода) — не говорите «навсегда!»
— Я должна такъ говорить! — возразила капитанша.
— Почему? — заспорилъ Симонъ, — о, почему? Такое платоническое знакомство, какъ наше, настолько невинно, что даже вашъ мужъ не можетъ возставать противъ него.
— Мой мужъ! — подхватила миссисъ Уотерсъ. — Мало же вы его знаете! Ревнивъ и мстителенъ; свирпъ въ расправ съ врагомъ, безуменъ въ своей ревности. Неужели вы хотите быть убитымъ у меня на глазахъ?
Прерывающимся отъ волненія голосомъ мистеръ Симонъ Тоггсъ высказалъ свое нерасположеніе быть умерщвленнымъ на чьихъ бы то ни было глазахъ.
— Тогда оставьте меня, — промолвила капитанша. — Оставьте меня сегодня вечеромъ на вки. Ужъ поздно: пора по домамъ.
Мистеръ Симонъ Тоггсъ печально предложилъ леди свою руку и повелъ ее домой. Онъ остановился у дверей… онъ почувствовалъ платоническое пожатіе руки.
— Доброй ночи, — нершительно промолвилъ влюбленный.
— Доброй ночи! — сказала, сквозь рыданія, леди.
Ея кавалеръ продолжалъ топтаться на мст.
— Не угодно ли вамъ зайти, сударь? — вмшалась служанка. Мистеръ Симонъ Тоггсъ колебался. О, это колебаніе! Въ конц концовъ онъ вошелъ.
— Доброй ночи! — повторилъ смущенный поститель, дойдя до гостиной.
— Доброй ночи, — отозвалась Билннда;- и если въ какой нибудь періодъ моей жизни я… Тсс!
Леди смолкла и уставилась неподвижнымъ отъ ужаса взоромъ на мертвенно блдное лицо мистера Симона Тоггса. Раздался двукратный стукъ въ наружную дверь.
— Это мой мужъ! — прошептала Билинда, когда внизу послышался голосъ капитана.
— И мое семейство, — прибавилъ гость, когда голоса его родныхъ отдались на лстниц.
— Занавска! занавска! — задыхаясь, проговорила капитанша и указала рукой на окно съ плотно задернутой на немъ ситцевой занавсью.
— Но вдь я не сдлалъ ничего дурного, — нершительно пробормоталъ Симонъ.
— Занавска, — упорно твердила сумасшедшая женщина:- иначе вы будете убиты!
Это послднее воззваніе къ чувству самосохраненія Симона произвело неотразимое дйствіе. Струсившій обожатель Билннды спрятался за гардиной съ проворствомъ героя пантомимы.