Семья вампиров
Шрифт:
Моя голубка очень извинялась, что привезла их без моего разрешения. А я, напротив, очень доволен: у Риты будет женское общество и она не будет оставаться одна в те часы, когда мне по делу придется отлучаться из замка.
Да и при этом Франческа и Лючия милые, здоровые девушки, и их веселая болтовня оживляет наши обеды и вечера.
Кроме того, Рита говорит, что они так ее любят, что отдадут свою жизнь за нее.
Общество наше совсем маленькое. Кроме нас с Ритой и двух кузин его составляют: косматый художник, архитектор и его помощник.
Утро,
— Потерпи, — говорит Рита, — за это мы весь бордюр сделаем из настоящего жемчуга.
За обедом нам служат два лакея итальянца, также привезенные Ритой.
Вечер проходит в болтовне и шутках. Лючия превосходно играет на лютне; впрочем, и Рита, и Франческа также играют и поют.
Через две недели наша свадьба; мне бы так хотелось, чтобы ты приехал… Приезжай! Когда я сообщил Рите это свое желание, она пришла в восторг и от себя очень и очень просит тебя приехать.
Постарайся, Альф, доставь нам обоим это удовольствие.
Твой Д.»
Письмо шестнадцатое.
«Милый Альф, меня твой отказ сильно огорчил, но еще больше он опечалил Риту. Она даже выразилась так: «Нет на свете истинной дружбы».
И как я ей ни доказывал, что отказ приехать на свадьбу — вовсе не мерило дружбы, что, если бы нас постигло горе и мы позвали тебя на помощь, ты немедленно бы явился, она только покачивает в ответ своей хорошенькой головкой.
Ты этим не огорчайся; Рита в последние дни мрачно настроена. Она побледнела и вся зябнет, уверяет, что «немецкое солнце» не так греет, как итальянское.
А по-моему, у нас сейчас не только дни, но и ночи стоят небывало жаркие.
Этот «нервный озноб», иначе я его и назвать не могу, начался у Риты с того дня, как я по своей глупости сводил ее в склеп.
Склеп, конечно, был вычищен и проветрен.
Кстати, знаешь ли, я так и не нашел гробов ни отца, ни матери! Мне это показалось странно и даже очень.
Рита с любопытством осматривала гробницы и читала надписи: одни прекрасны по своей наивности, другие дышат тщеславием и гордостью.
Устав, она оперлась об огромную каменную гробницу, ту самую, в которую был поставлен гроб деда, привезенного из Америки.
— Как холодно здесь! — с дрожью в голосе сказала Рита, отходя от гробницы.
На ней было легкое кружевное платье с открытой шеей и руками. Только при этом восклицании Риты я сообразил, какую глупость я наделал! В жаркий день, в одних кружевах, позволил ей спуститься в склеп, где холодно и сыро.
Осел я, дурак!
Вечер прошел по обыкновению. Рита играла на лютне и пела: «guella fiamma shik…»
Она, видимо, забыла о своем неприятном ощущении. Когда все разошлись, я еще долго стоял в саду под открытым окном Риты, беседуя с ней.
Назавтра она встала бледная и утомленная, отказалась от работы и все грелась
На другой день повторилось то же самое.
Я хотел послать за доктором в деревню, но она категорически запретила мне это делать.
Даже кормилица, советов которой она обыкновенно слушается, на этот раз не могла ее убедить.
— Вот синьорина отказывается от доктора, а сегодня ночью я сама слышала из соседней комнаты, как она жалобно стонала, — докончила старуха.
— Что тут особенного, с неудовольствием ответила Рита, — я ночью уколола себя булавкой и от боли застонала.
И она показала мне небольшую ранку под подбородком, на шее. Ранка была совсем крошечная, почти незаметная, но на меня подействовала как удар грома. В первые минуты я даже не мог понять, почему вид этого красного пятнышка так взволновал меня.
Позже я уже сообразил причину: такое пятнышко я видел на шее моей матери!
Умерла она не от него, конечно, но тем не менее вид его на белой шейке Риты пронзил мне сердце.
Я стал расспрашивать.
— Все очень просто, — ответила Рита, — заснула я с открытым окном и ночью почувствовала, как из него дует холодом и сыростью.
— Рита, помилуй, ночь была жаркая и душная, — вскричала Лючия.
— А я тебе говорю, подуло холодом, прямо-таки могильным холодом, — упрямо ответила моя невеста. — Я закуталась в теплый платок, — продолжала она. — И чтобы не разогнать сна, не открывая глаз, взяла с ночного столика булавку. На мое несчастье, попалась розовая, сердоликовая, та, которую ты мне подарил; я ее так люблю! А у ней, ты сам заметил, какая длинная и острая игла. Во всяком случае, это сущие пустяки и завтра ничего не будет, — закончила Рита.
Сам отлично понимаю пустячность этой ранки, а все же мне не по себе: вспоминается умершая мать… и все с этим связанное…
Я почти забыл, что недосказал тебе своей истории; извини, и сегодня этого не сделаю. Нет времени: решил тотчас же отправиться в город и завтра к утру привезти оттуда врача.
Рита наотрез отказалась от медицинской помощи, придется прибегнуть к хитрости.
Я уже знаю, что в городе живет старый домашний доктор моего отца и матери. Он очень стар, но не дряхл. Практику он совсем оставил, а живет на ренту, полученную от отца, и весь погрузился в науку.
Попрошу его приехать в замок не как доктора, а как старого друга.
Пока прощай; письмо в одну сторону, а я в другую.
13
— Не довольно ли на сегодня, — сказал Гарри, — я вижу, у Карла Ивановича такая толстая пачка, что хватит еще на целый вечер.
Гости не могли не согласиться с желанием хозяина, и, прощаясь, один за другим стали выходить из столовой. Скоро остались только Джеймс и капитан Райт.
Райт молча курил; он точно тянул время пребывания в столовой. Джеймс, весь вечер за ним наблюдавший, был поражен серым цветом его лица.