Семья
Шрифт:
Она уложила Ирину на диван, укрыла чем-то, сняла ей туфли. Затем села около и продолжала:
– Есть хороший выход: уезжайте в Шанхай. Соберем на билет. Можно устроить лотерею. Этот город мал для настоящей карьеры. Но Шанхай! Нет лучшего города для интересной жизни. Чопорности никакой. Все спешат. Никто ничего ни о ком не знает. Скажете, что вы – графиня, не поверят; скажете, что рабыня, тоже не поверят. В обоих случаях примут одинаково. Хотите замуж? Нигде не женятся так наспех, без оглядки, как в Шанхае. Истекает отпуск, думать некогда, да и нечего: все равно никогда не узнаете, с кем вступили в брак. А мужчин! Военные, путешественники, журналисты. Все – на жалованье и никто ничего не делает. Ведь какое расписание дня: по ночам кутят,
Ирина между тем думала: «Прогнать ее? Ударить?» – но она лежала без сил после своих рыданий.
– 'С другой стороны, -упивалась мадам Климова темой, – штатский француз хотя и хуже, чем военный, но иногда женится. Да, даже и на китаянке. Так уж вам-то можно надеяться.
Ирина бессильно думала: «Бросить бы ее на пол и топтать ногами!»
– Англичанин же сух непомерно. Обязательно заплатит, но других нежностей от него не жди. Просто не разговаривает. Американец и щедр, и весел, и любит приключения, но у них там в Штатах везде разные законы: то жениться совсем нельзя, то жениться можно, но ввезти жену в штат нельзя. Учтите хотя бы ваш собственный опыт.
От се голоса Ирина впадала как бы в забытье. Она слушала, уже не возмущаясь.
– С немцами прямо-таки что-то случилось. Были они веселые ребята. Теперь никак не хотят русскую в подруги, подозревают, что еврейка. Что касается японцев – никогда! У них нет понимания, да и иена их – смотрите – стоит низко. Вы скажете, я забыла итальянцев. Не забыла. Красавцы и поют, но ждите от них не денег в сумочку, а скорее кинжал в бок. Китайцы? Если и встретите баснословно богатого, и окончил он и Оксфорд и Харвард – бегите от него в сторону. Он сам еще ничего, европеец лет до сорока, а там опять китаец – и уж навеки. Но до этого вам не дожить! Только отпразднуете свадьбу и поселитесь в городском доме, как, по обычаю, надо навестить почтенных родителей в далекой деревне и еще поклониться могилам предков. Многие уехали, ни одна не вернулась. Климат, говорят. Умерла. А на деле? Отравлена почтенными родителями.
Мадам Климова задрожала от ужаса перед нарисованной картиной.
. – Нет, дорогая, – продолжала она, отдохнув, – мой совет: держитесь поближе к англичанам. Ну и пусть не разговаривает! Поговорить можно с кем-нибудь другим. Следите, как стоит их паунд? Даже американский доллар мельче. Вы видели золотой паунд? Я не видела, а очень хотела б увидеть. Говорят, есть в музее. Схожу. А как англичан уважают! Идите с английским солдатом – и в ресторане, и в кафе, и в кабаре вас встречают как герцогиню.
Ирина думала: «Напрасно я сердилась. Она советует мне то, что, по ее мнению, всего лучше. По-своему она делает то же, что и мисс Пинк: старается о моем спасении».
– Вас удивляет, я еще не упомянула русских мужчин. Кто вас возьмет и кому вы нужны? И кто этот русский мужчина, что имеет средства содержать жену? Начнете со стихов, подекламируете немного, споете, – а там он начнет пить, а вы – плакать. Станет даже бить вас – и оба вы будете без службы. Нет, мимо, мимо! Последнее слово: англосаксонская раса. И чем она молчаливей, тем лучше. От тишины у вас появится чувство собственного достоинства'
«Боже мой! – уже жалела ее Ирина, – неужто все это ее собственное наблюдение? Вот была жизнь! Бедняжка!»
И вдруг опять заплакала. Мадам Климова приняла это за радостные слезы в отношении англосаксов.
– Ну, вот и успокоилась, умница! – сказала она с чувством удовлетворения после хорошо исполненного долга.
9
Паспорта, которые выдаются всем свободно в благополучных и культурных странах, сделались
В течение первых шести месяцев этого порядка десятки беспаспортных русских эмигрантов топтались на улицах концессий, французской и британской, где паспорта не спрашивались с резидентов. Если кто из них выходил за черту концессий, то немедленно арестовывался японской полицией.
Что такое человек без паспорта? Он не может ни жить в стране, ни покинуть ее. Для него уготованы всего два места: или могила, или японская тюрьма, что тоже почти могила.
Пете, после инцидента с японским офицером, было отказано в паспорте. Не имея никаких других документов, он сделался как бы несуществующим для закона, оставаясь, конечно, живым для беззакония. Ничей подданный, гражданин никакой страны. У него также не было ни работы, ни надежды найти ее. Часами он ходил по улицам концессии; возвращаясь, он искал угол потемнее и сидел там молча, один.
Однажды утром он сказал матери:
– Думаю пойти в советское консульство просить паспорт.
Она посмотрела на него глазами не только удивления, но страха.
– Эмигранты мне отказали. Без паспорта я не найду работы. Я не могу выйти за пределы концессии. Я молод – что же, так я и буду ходить по улицам лет тридцать – сорок? Русский – вернусь в Россию. Скажу, что не коммунист. Коммунистов там полтора миллиона, остальные не коммунисты. Буду жить с ними, как они живут. Посадят в тюрьму. Но и тут меня посадят в тюрьму; будут бить – тут уже били. Убьют, но и здесь в конце концов убьют. Тут моя жизнь кончена. Попробую жить в другом месте.
Она сидела долго-долго молча. Не было места для Пети на земле, не было для него нормальной жизни. А он был хороший и славный и ничего плохого не сделал.
– Петя, – сказала она наконец, – решай. Это твоя жизнь. Но помни, пока жива, буду горячо-горячо молиться о тебе.
С большим трудом удалось Пете добиться свидания с советским консулом. Это был человек ни хороший, ни плохой, ни умный, ни глупый, совсем не имевший ни понимания положения, ни способностей справиться с ним. Вдобавок он сильно страдал от болезни печени, которая давала о себе знать все сильнее благодаря климату Китая.
Он мрачно выслушал Петю, как будто бы тот повествовал о гнуснейшем преступлении. Боль в правом боку, где он держал руку, придавала memento mori его настроению.
– Поздно, гражданин, поздно, – сказал он, когда Петя закончил повествование. – Где вы гуляли двадцать лет? (Пете было всего девятнадцать).
– Выслушайте меня, гражданин. Я говорю с вами не как эмигрант с коммунистом, а как русский с русским. Я жил здесь и остался бы жить, пассивный зритель чужих политик. Китай предоставил мне эту возможность. Пришли японцы. Сотрудничество и служба в их армии делается условием существования для тех русских, кто не может уехать. Я не могу уехать. У меня нет ни денег, ни паспорта. Я не хочу быть в японской армии, так как она нанесет удар не столько коммунизму, сколько самой России. Я мог стоять пассивно против моей родины, но я не могу активно вредить ей. Я честно вам заявляю, что коммунистом не буду. Но я молод и здоров. Я хочу работать. Поместите меня в агрикультуру, лесоводство, в медицинскую школу, пошлите на север на гражданское строительство – я буду работать. Буду неугоден вам – я в ваших руках.