Сен-Симон
Шрифт:
Это был поворотный этап в классовой борьбе не только Франции, но и всей Европы. На историческую арену выступил новый борец — рабочий класс.
До сих пор во всех революциях и больших социальных движениях рабочие шли в фарватере у других классов и социальных групп.
Теперь они показали себя как самостоятельная историческая сила, причем сила, которую можно временно разбить, но нельзя победить.
Будущее оказалось за ними.
И с этих пор ни у сен-симонистов, ни у фурьеристов уже не было будущего.
Ибо путь, на который они звали массы, остался далеко позади.
Нет, не эволюция, не «любовь
Но какая же?
Этого люди пока не знали. И ответ на этот вопрос человечеству могли дать не мечтатели, не утописты, искавшие нового бога и обновленную мировую любовь, а совсем иные учителя, учение которых основывалось не на мечте, а на подлинном научном фундаменте.
Мир ждал отныне только этих учителей. И в положенный час они пришли.
ГЛАВА 5
РЕАБИЛИТАЦИЯ ПЛОТИ
Нет, напрасно, совсем напрасно огорчался старый мэтр Фурье, видя успехи сен-симонистов.
Успехи эти были непрочными и кратковременными.
Летом 1830 года они достигли своего апогея, а уже осенью следующего пошли на спад.
Сам внезапный переход вождей от принципиальной аполитичности к крайнему политическому авантюризму не мог не вызвать замешательства среди рядовых членов школы.
Что же получилось? Они отрицали революцию, а теперь приветствуют ее первые результаты! Они отрицали роль политической власти, а теперь заигрывают с Лафайетом! Как понимать это все и чему верить впредь?..
Пришлось Базару, главному мыслителю школы, выступить с особой декларацией, где он попытался свести концы с концами. В опубликованном вскоре после июльских дней «Суждении о последних событиях» он подчеркнул, что все происшедшее — результат божьей воли. Революция, согласно взгляду Базара, лишь средство к тому, чтобы свободно вести сен-симонистскую пропаганду. Именно поэтому они и приветствуют данную революцию. А вообще-то, сейчас надо думать не о революции, а о новой «власти любви», осуществляемой «лучшими людьми».
Разъяснение было не очень убедительным. Концы с концами не сходились. Не прояснили положения и ближайшие действия «отцов».
«Лучшие люди» продолжали трудиться над созданием сен-симонистской церкви. Она быстро усваивала все признаки религиозной общины и особый ритуал.
«Верующие» распадались на ряд степеней. Члены одной степени были «братьями и сестрами во Сен-Симоне» и одновременно «дочерьми» и «сыновьями» для старших членов, советы которых они должны были выполнять беспрекословно как приказы. Всем «верующим» был присвоен единый форменный костюм: голубые фраки и белые брюки для мужчин, платья особого покроя для женщин.
«Верующие» регулярно встречались. С начала 1831 года их сборища стали ежедневными. Они происходили в пяти местах Парижа, чаще всего на улице Таранн и на улице Монсиньи.
На высокой эстраде полукругом рассаживались члены высших «степеней», составлявшие «коллегию», остальные заполняли зал. При появлении Анфантена и Базара все вставали и отвешивали поклоны «отцам», после чего начиналось «собеседование».
Темы «собеседований» были разные.
Иногда устраивались публичные
Но чаще всего на «собеседованиях» выступал Анфантен. Здесь была его главная трибуна, с которой он поражал своих слушателей «откровениями» и «пророчествами».
— Буржуа и ученые ушли от меня, — говорил Анфантен. — Мы пролетарии…
Действительно, в невозвратимо далеком прошлом было время, когда сен-симонизм вербовал своих сторонников из буржуазии. Теперь «отцы» все больше стремились к тому, чтобы привлечь «самый многочисленный и бедный класс». На какое-то время им удалось добиться успехов своей пропаганды в рабочей среде. Вскоре из рабочих была составлена особая «степень», в состав которой входило около 300 человек. Ею ведали жена Базара и инженер Фурнель, большой энтузиаст социального сен-симонизма.
Здесь дело не ограничивалось «собеседованиями» и «братскими поцелуями». Для рабочих была организована даровая медицинская помощь, созданы общественные столовые и даже учреждены «коммуны», где каждый член, сдав свои доходы, получал жилье и бесплатный стол. В «коммуны» шли безработные и люди, имеющие недостаточный заработок. Эти общежития оказались очень убыточными, вследствие чего просуществовали недолго.
И вообще контакты с рабочим классом были кратковременными.
Людей труда отталкивало равнодушие, проявляемое «отцами» к социальной борьбе пролетариата, в частности к лионскому восстанию 1831 года. Рабочие чувствовали себя неравноправными в сен-симонистской «церкви». Они очень подозрительно относились к религиозной стороне учения, к иерархии и теократии вождей. Некоторые из них даже были склонны видеть в сен-симонистской религии «новый маневр иезуитов».
А главное — они не видели пути, на который мог бы их вывести сен-симонизм.
Пути действительно не было. Дороги расходились. Ученики и последователи великого социолога все более приближались к состоянию маразма.
Таков уж закон жизни — сделав шаг по наклонной плоскости, неизбежно делаешь второй, третий и затем начинаешь бежать.
Создав религию, нельзя было ограничиваться одними моральными нормами. Нужно было создать и догму.
Это прекрасно понимал Анфантен. Его все больше мучила мысль о догматике новой церкви. Он судорожно перебирал различные варианты. И наконец нашел.
Новое христианство должно принципиально отличаться от старого.
В человеке две стороны — дух и плоть.
Некогда христианство провозгласило восстановление духа.
Новое христианство должно провозгласить восстановление плоти.
До сих пор плоть считалась чем-то низменным, недостойным.
Ее нужно реабилитировать.
Разве это не просто? Просто, как все гениальное!
Чудак Сен-Симон! Чего он возился со своими «индустриалами», зачем ему было копаться в каких-то законах производства, если основное — это сам человек, материальное, плотское существо со всеми своими физическими потребностями и желаниями!