Сенека
Шрифт:
Не менее очевидно и другое. Сегодня мы не располагаем перепиской Сенеки с Луцилием в ее полном объеме. Ее публикатор – возможно, некто, занявшийся этим после смерти Сенеки, но более вероятно, сам Сенека, что, кстати, подтверждает нашу гипотезу, – отбирал из реально существующих писем те, что представляли подлинную ценность с точки зрения философии и могли послужить делу образования других читателей.
Как с учетом всех этих особенностей следует подходить к решению проблемы хронологии?
Биндер в своем часто цитируемом труде применяет метод, основанный на подсчете времени, необходимого для обмена письмами. Мы тоже использовали эту методику, хотя очевидно, что сама по себе она не слишком надежна. Мы не знаем и никогда не узнаем, случалось ли, чтобы несколько писем отсылались за один раз, не знаем, прерывалась ли переписка на более или менее долгий срок (а она прерывалась!), не знаем, все ли письма публикатор включил в издание. Что касается первого случая (одновременной
Например, письмо 18-е датируется сатурналиями, а письмо 23-е – началом весны. Мы уже показали, что этот разрыв выглядит вполне правдоподобно с точки зрения скорости почтовой службы. Таким образом, первое письмо мы датируем концом декабря, а второе – концом февраля или, самое позднее, началом марта следующего года. Предположение, что между этими письмами прошел целый год, представляется нам гораздо менее правдоподобным.
Напротив, между письмом 23-м и письмом 67-м, в котором говорится о «бушующей» весне, скорее всего, прошел именно год. Конечно, остается вероятность, что Сенека отсылал по несколько писем сразу. С другой стороны, рассматриваемый период включает так много разных событий, что их довольно трудно «втиснуть» в месяц-другой. Сенека путешествовал по Кампании (письмо 49-е), побывав не только в Помпеях, но и в Неаполе, и в Байях. Из письма узнаем, что море в это время было неспокойным, а дороги из-за проливных дождей превратились в болото. В Кампании такая погода обычно бывает либо в марте, либо в конце осени или начале зимы. Первое предположение отбросим сразу, потому что в промежутке между 23-м и 57-м письмами Луцилий успел побывать в Риме. Эта поездка, кстати, прекрасно объясняет, почему у нас создается впечатление, что после 29-го письма в переписке наступает «провал» (до этой поры Сенека каждое свое письмо завершал максимой, принадлежащей тому или иному философу, чаще всего эпикурейцам. После 29-го письма он этого больше не делает). Итак, все ведет к тому, чтобы правильной признать «длинную» хронологию. Видимо, между 23-м и 57-м письмами действительно прошел целый год. Предположение, что эти письма разделяет промежуток в два года, выглядит неправдоподобно – так же, как и предположение, что их разделяет от силы два месяца. Получается, что 57-е письмо логичнее всего отнести к декабрю (может быть, ноябрю) 63 года.
По всем этим причинам мы решительно не согласны с «короткой» хронологией Биндера, хотя ее принимал Э. Альбертини, а теперь принимает и К. Абель. «Длинная» хронология представляется нам единственно возможной.
Другой вариант решения предложил Э. Чизек. По мнению этого исследователя, первые письма Луцилию Сенека написал еще до того, как вышел в отставку. Эта гипотеза позволяет раздвинуть хронологические рамки переписки, но она совершенно бездоказательна. Сенека советует Луцилию оставить службу. Стал бы он это делать, если бы сам продолжал вовсю трудиться при дворе? В 49 году, когда он рекомендовал Паулину уйти на покой, он еще не успел занять на Палатине того положения, которое займет позже. Наконец, в 8-м письме Сенека подтверждает, что окончательно отошел от дел. Почему мы должны усомниться в его словах? Мы уже говорили, что дальнейшее развитие событий, насколько мы можем о них судить, с наибольшей степенью вероятности заставляет датировать начало переписки с Луцилием летом 62 года.
Таким образом, несколько точно установленных дат образуют нечто вроде вешек, отмечающих разные этапы общей хронологии переписки. И нам остается только распределить между ними остальные письма. Это не только позволит решить некоторые давние проблемы, но и послужит подтверждением правильности намеченной хронологии.
После появления работы Шультесса устоялось мнение, что 70-е и 49-е письма при публикации были перепутаны. В первом из них Сенека пишет: «Post longum intervallum Pompeios tuos vidi» («После долгого перерыва я увидел твои Помпеи»). А во втором читаем: «Ессе Campania et maxime Neapolis et Pompeionim tuorum conspectus incredibile est quam recens desiderium tui fecerint» («И вот Кампания, а больше всего Неаполь и вид близ твоих Помпеи – невероятное дело! – вернули моей тоске по тебе невероятную остроту»). Почему, недоумевают критики, Сенека утверждает, что вновь увидел Помпеи после долгого перерыва, хотя он побывал в этом городе совсем недавно, когда писал 49-е письмо?
Еще
Как бы то ни было, предложенная нами хронология находит и другие подтверждения. Прежде всего, все так или иначе упоминаемые в письмах факты и события прекрасно вписываются в соответствующее время года. Когда Луцилий ездит с инспекцией по городам Сицилии (письма 69—71), он согласно устоявшейся традиции делает это в начале весны. В 12-м письме, которое мы датируем концом сентября или началом октября 62 года, речь идет о больных платанах (по всей видимости, имеются в виду карликовые платаны, живущие меньше, чем обычные), которые уже сбросили листву.
Чрезвычайно интересную проблему ставит перед нами 77-е письмо, в котором речь идет о прибытии флота из Александрии. Пожалуй, оно играет решающую роль в проверке справедливости нашей версии. Хронологически это письмо довольно далеко отстоит от письма 86-го, датируемого серединой июня. При соблюдении обычного ритма переписки обмен этими девятью письмами должен занимать по меньшей мере два месяца. Значит, прибытие александрийского флота следует отнести примерно к 15 апреля. Но это никак не согласуется с принятыми среди историков представлениями о том, когда корабли из Александрии обычно приходили в Путеолы. В этом вопросе господствует точка зрения Вальтцинга, который полагает, что загрузка кораблей ежегодно происходила в августе, а в Путеолы они попадали в сентябре. Однако из текстов, которые Вальтцинг приводит в защиту своего мнения, не следует ничего подобного. У Светония («Август») говорится лишь о том, что незадолго до смерти император встретился в Кампании с александрийскими моряками и щедро одарил их. Это событие имело место около 15 августа или, может быть, чуть раньше. Если верить Вальтцингу, это были те самые моряки, которые в Фаросе занимались погрузкой судов. Однако никаких указаний на принадлежность упомянутых матросов и пассажиров к продовольственному флоту нет. Вальтцинг приводит также отрывок из Филона, в котором действительно содержится ссылка на продовольственный флот, но здесь уже речь идет о совсем другой датировке. Филон рассказывает, что Гай посоветовал Агриппе, который торопился попасть в Сирию, добираться туда не обычным, очень долгим путем, а дождаться александрийского флота. В обратный путь из Путеол к Египту эти корабли обычно пускались, когда задувал этезий – северо-западный ветер, а это происходило в середине июля. Но если продовольственный флот в середине июля уже отплывал в Египет, значит, в Путеолы он прибывал раньше этого времени.
Из множества источников мы знаем, что ежегодное возобновление запасов продовольствия в Риме приходилось на конец зимы. Это было самое тяжелое время, и порой случалось, что римляне до самой весны жили впроголодь. Так, например, было при Калигуле, в январе 41 года. Несколько позже, в правление Клавдия, и тоже зимой, в народе разнесся слух, что хлеба осталось всего на 15 дней, – в городе вспыхнули беспорядки. Положение удалось спасти «благодаря великому благоволению богов и мягкой зиме». Зимой, как известно, пшеница не растет, следовательно, остается лишь одна возможность: суда с продовольствием поспешили к Риму, открыв сезон мореходства раньше времени. То же самое повторилось и зимой 70 года, когда Веспасиан, находившийся тогда в Египте, приказал как можно скорее снарядить корабли и направить их к Путеолам «сквозь бушующее море». Именно в предвидении подобных ситуаций Гай, заботясь о безопасности первых весенних рейсов кораблей с зерном, оборудовал на Сицилии и в Регии спасательные базы. Маловероятно, что в Риме так часто случались бы перебои с хлебом, если бы продовольственный флот регулярно приходил в Путеолы в сентябре.
К тому же заключению подталкивает нас и текст «Панегирика» Плиния. Необычайно малый разлив Нила привел к недороду во всем Египте, и Траян немедленно отдал приказ продовольственному флоту, доставившему зерно в Путеолы, возвращаться в Александрию. Хронология всего предприятия совершенно ясна. Убедившись, что вода в реке поднялась недостаточно, египетские власти обратились за помощью к императору. Это произошло в июне. Зерно к этому времени уже достигло берегов Италии. Но по приказанию Траяна в обратный путь (в середине июля) корабли отправились не порожняком, а с тем же грузом, что доставили прежде. Если бы суда с египетским хлебом покинули Александрию только в сентябре, как полагает Вальтцинг, весь рейс из Путеол оказался бы бесполезным. Все дело в том, что в Египет вернулся урожай прошлого года, отправленный в Рим еще весной. Совершенно невероятным выглядит предположение, что в это время года в римских лавках еще могло оставаться достаточно продовольствия, чтобы поделиться с Египтом, – если, разумеется, снабжение города осуществлялось из сентябрьских запасов прошлого года.