Сьенфуэгос
Шрифт:
— Может, и так, но я не могу принять на себя подобную ответственность без обоснованного повода.
— А какой повод обоснованный? — вышел из себя Кошак. — Будем дожидаться, пока нас атакуют тогда и в том месте, какое они сами выберут? Нет! — убежденно покачал он головой. — Это самоубийство. Гуанче говорит, что скоро их станет две тысячи, и нам придется полагаться на их милосердие.
— Да что может знать это животное?
— В этом случае — побольше нас, ведь он прекрасно их понимает. Если будем дожидаться Каноабо с остальными его людьми, то
— Мне нужно подумать.
— У нас нет времени на раздумья!
— Слишком многое стоит на кону!
— Жизнь, ваше превосходительство! Вы же сами сказали только вчера: жизнь — единственное, что нам действительно принадлежит.
Упрямый дон Диего де Арана, по-прежнему не желающий отказываться от возложенной на него ответственности, беспокойно покрутил густые усы, и в конце— концов едва слышно сказал:
— Дай мне двадцать четыре часа. Возвращайся со своими людьми в форт, и мы выработаем план обороны. Дай мне один день, чтобы решить, станем ли мы нападать. Лишь один день!
Кошак окинул губернатора презрительным взглядом и в конце концов пожал плечами с покорностью фаталиста.
— Согласен! — заявил он. — Ровно один день — и ни часом больше.
Вернувшись в лагерь, он приказал своим людям переселяться в форт, но отозвал в сторонку типа по имени Барбечо, самого преданного своего сторонника, и шепнул ему:
— Губернатору нужен лишь повод, чтобы выступить против этих дикарей. Ну так дай ему этот повод!
— Как это?
— Ты умеешь обращаться с луком?
Тот закивал в ответ.
— Так вот, украдешь лук у индейцев и сегодня же вечером выстрелишь из него в Гути, — он на секунду умолк и добавил: — Если не найдешь Гути, стреляй в Гуанче.
— А если Гуанче я тоже не найду?
— Тогда стреляй в кого угодно, хоть в собственную мамашу, лишь бы не в кого-нибудь из наших. Ясно тебе?
— Еще как ясно, вот только трудно будет попасть в мою матушку, потому что она осталась в Кармоне...
Когда на следующее утро королевского вестового Педро Гутьереса нашли с пробитым длинной индейской стрелой сердцем, дон Диего де Арана не мог бездействовать, но всё же иногда был способен мыслить логически и пришел к выводу, что жестокое нападение оказалось уж слишком своевременным, и потому промолчал, но в глубине души поблагодарил того, кто преподнес повод для атаки и снял с него всякую ответственность.
— Позовите Гуанче, — только и велел губернатор, а когда перед ним предстал рыжий канарец, коротко приказал: — Разузнай, когда явится Каноабо.
Но когда рыжий принялся расспрашивать Синалингу, известно ли ей, когда появятся воины Каноабо, девушка лишь ответила:
— Забудь пока про Каноабо. Приближается Дух Зла.
— Это еще кто?
— Дух Зла уничтожает всё... — Синалинга потянула его за собой, не давая сказать ни слова. — Идем же! В лесной
Пока они со всех ног бежали по запутанным лесным тропинкам, Сьенфуэгос не мог не заметить, что вокруг действительно происходит нечто странное. На сельву опустилась тяжелая духота, все вокруг казалось вымершим, и даже листья деревьев замерли в неподвижном воздухе, словно окаменев.
Вся живность куда-то подевалась; вездесущие цапли исчезли с ветвей, внезапно умолкли птицы, стих даже истошный щебет попугаев.
— Что, черт возьми, происходит? — спросил Сьенфуэгос, когда они добрались до заветной хижины, глядя, как девушка тщательно запирает все двери и окна, стараясь не оставить ни малейшей щелочки. — Чего ты так боишься?
— Скоро он будет здесь, — прошептала Синалинга, словно боясь заговорить в полный голос. — Это Ур-а-кан, Дух Зла.
— Ур-а-кан, — повторил растерянный канарец. — А что это такое?
— Ветер. Король ветров.
— Но все так спокойно, никакого ветра!
— Это потому, что все малые ветры в страхе разбегаются, трепеща перед его могуществом. Помоги мне! — попросила девушка. — Нужно отнести вниз пищу и воду.
Она приподняла люк из бревнышек, под которым обнаружилась яма примерно в два метра шириной и в полтора глубиной. Когда Синалинга предупредила, что придется спуститься в эту яму, Сьенфуэгос в ужасе спросил:
— Хочешь сказать, что мы будем сидеть там?
— Да, если потребуется. Этот ветер способен поднять и унести дом.
— Не могу поверить!
Однако прошел всего час, и канарцу волей-неволей пришлось поверить.
Налетел такой ветер, который не снился Сьенфуэгосу и в самых страшных кошмарах. Казалось, что за пределами стен не существует ничего, кроме завываний этого ветра, поскольку наверняка всё улетело до самых облаков, поднятое невиданной силой, угрожающей засосать в небеса всё нутро земли.
Стоял такой грохот, что даже кричать было бесполезно, а толстые и крепкие глиняные стены дрожали и вибрировали, как шпага, со всей яростью наткнувшаяся на камень.
Сьенфуэгос ощутил такое бессилие перед лицом подобной мощи, что даже не пытался сохранить хладнокровие и притвориться смелым. А когда первые порывы шквалистого ветра переместились дальше, лишь заорал во всю глотку, чтобы снять напряжение, скрутившее желудок, и на несколько мгновений успокоился.
Так прошел целый день, а затем и ночь. Весь мир, казалось, превратился в сплошной рев и грохот.
Внезапно шум стих, сменившись еще более тягостным затишьем, и когда Сьенфуэгос спросил, миновала ли опасность, Синалинга лишь покачала головой, крепко сжав его руку.
— Сейчас Дух Зла отдыхает, чтобы потом наброситься с еще большей яростью, — с этими словами она протянула ему плошку, полную густой сладкой жидкости. — Выпей! — велела она. — Это придаст тебе сил.
— Что это? — спросил он.
— Сок тростника с медом, — ответила она, чуть помедлив. — Он тебе поможет.
— Что-то мне не хочется.