Сеньор Кон-Тики
Шрифт:
Наконец курсы новобранцев были окончены. Парни усвоили все экзерциции, научились ползать на животе сквозь кусты и грязь, штурмовать всякие препятствия и быстро убивать наповал врага.
В это время Туру удалось снять для Лив и мальчиков небольшую квартирку и перевезти их в Новую Шотландию. В то самое утро, когда они прибыли, проехав четверо суток на поезде, из Британской Колумбии, поступил приказ о том, что рота перебрасывается. Десять человек, более или менее разбирающихся в математике, отобрали для дальнейшего обучения, а остальным предстояло плыть в Англию, чтобы там влиться в норвежские вооруженные силы. Прозвучал сигнал на построение, парни выстроились в ряд в гимнастическом зале и замерли как вкопанные.
Вдруг тяжелые двери зала распахнулись и ввалился со всем своим имуществом Стенерсен. Сверху на вещевом мешке качались гитара и мольберт, в руке он тащил чемодан, набитый сборниками стихов и философскими трудами. Когда Стенерсен шагнул на свое место, соседям пришлось раздвинуться, вся симметрия нарушилась, и побелевший от ярости лейтенант взревел:
— Одиннадцать тридцать два, Стенерсен! Вам и на фронте нянька понадобится!
Все ожидали услышать робкое: «Так точно, лейтенант!»
Вместо этого раздался спокойный голос:
— Ты не очень-то задавайся со своими двумя звездочками!
Друзья Стенерсена были в ужасе. Но пока что ему расправа не грозила, рота должна была форсированным шагом идти на поезд, чтобы не опоздать. Пришлось лейтенанту ограничиться грозным:
— Мы к этому еще вернемся!
Однако судьба рассудила иначе. Корабль, который вез роту через океан, был торпедирован и пошел ко дну, а Стенерсен и Тур оказались в числе десяти избранных и приехали в Торонто.
На берегу озера Онтарио, недалеко от города Торонто, раскинулся аккуратный военный лагерь с рядами новых бараков. Его строили норвежские летчики, которые сумели уйти из Норвегии, а потом перебрались в Канаду. Здесь они заложили основу новых норвежских военно-воздушных сил под командованием известного полярного летчика Ялмара Рисера-Ларсена; он теперь был адмирал. Начальник лагеря подполковник Уле Рейстад выполнял свою задачу с жаром. Его энергия и распорядительность порой приводили к конфликтам с начальством, зато весь личный состав и офицеры лагеря боготворили Рейстада.
Маленькая тренировочная база с приятным сердцу названием «Литл Норвей» («Малая Норвегия») быстро росла. Уже через полгода первая эскадрилья была готова нести службу по разведке побережья. Затем были созданы истребительные эскадрильи. Вести о смелых парнях, которые тайными путями по суше и по морю добирались до «Литл Норвей», и соответствующая кампания в печати Канады и США, организованная Рейстадом, помогли возродить славное имя Норвегии.
В «Литл Норвей» десяти избранникам из Люненбурга пришлось снять мундиры защитного цвета и облачиться в синюю форму ВВС. Еще в первом лагере их всесторонне проверили и нашли, что у них есть данные стать хорошими радистами. Радио! Для Тура это было настоящим ударом. Случилось то, чего он больше всего боялся. С самого начала, вербуясь, он ставил условие — и оно было принято, что его не станут обучать никаким техническим дисциплинам, ведь он считал себя безнадежным в этой области. Оставалось утешаться тем, что радио всего лишь средство, а цель — диверсии в тылу немцев в Норвегии.
Норвежский полярник и писатель Юн Евер, который тогда был комендантом лагеря одного из подразделений ВВС, рассказывал в статье о Туре Хейердале:
«Тур поступил на военную службу, тихий, смирный, респектабельный „дичок“ надел, синюю форму. Его спросили, чему он учился, что умеет. Но так как ВВС не занимаются ботаникой и археологией, он оказался в разряде „подходящих для специальной подготовки“. В военно-воздушных силах это может обернуться по-разному.
Тур промолчал. Принял удар с каменным лицом и непроницаемым взглядом, только сжалось его буйное сердце. В радиошколу — это его-то, который дома сжег приемник и вообще осуждает всякую технику. „Есть!“ — ответил он. А тут еще выяснилось, что кто-то в Англии распорядился создать особуюгруппу для выполнения особыхзаданий, которую нужно особеннотщательно и долго обучать радиоделу. Дело окутано густым покровом тайны, но как будто речь идет о заброске по воздуху в норвежские горы для разведки в тылу врага. В отдаленном будущем. Так или иначе Тур попадает в эту группу. Закрыв занавеской окно с видом на лес, он гнет спину над книгами и телеграфным ключом. Приказ есть приказ, долг есть долг. Капитан Николайсен говорит, что из Тура выйдет превосходный радист, а уж он-то в этом разбирается».
Рядовые 1132 и 1136 превратились в солдатов ВВС 2208 и 2209. Снова рядом друг с другом, теперь каждый за своей партой, с наушниками на голове и приказом преображать писк в наушниках в буковки на бумаге. Как ни строга была дисциплина в школе новобранцев, на радиокурсах ВВС было еще строже. Начальник курсов был отличный преподаватель, но и ревностный офицер, который, как выражался Стенерсен, стремился всех превратить в «пруссаков». Однажды утром солдат ВВС 2208 вызвал переполох, явившись на построение с красным платком на шее вместо форменного зеленого галстука. Отсидев положенное на губе, он еще больше ополчился против начальства, и кончилось тем, что Стенерсена вернули в пехоту.
День отъезда Бьёрна Стенерсена был для Тура мрачным днем. Все-таки солдат 2208 скрашивал эту противоестественную механическую жизнь. Конечно, Бьёрн вел себя ужасно. Зато он оставался самим собой. Даже в борьбе против тирании он не хотел и не мог отказаться от личной свободы, не мог идти на сделку с совестью, подчиняясь приказаниям, которые казались ему смешными и нелепыми.
На следующее утро одетый в мундир полевой священник читал проповедь. Дошло до «Отче наш», подали команду «смирно», и офицеры взяли под козырек. Стояли так до тех пор, пока священник не произнес «аминь». Туру хотелось крикнуть, что все это богохульство. Бога превратили в этакого военачальника, верховного командующего. Ему отдавали честь, его просили, чтобы он помог одолеть солдат, которые, может быть, в эту самую минуту стояли по ту линию фронта «на караул» и тоже слушали «Отче наш». Стенерсен пуще всего ненавидел эти богослужения и всякий раз негромко, но выразительно бранился в строю. Сегодня его голоса не было слышно. Рядом стоял солдат под номером 2207. Команда «смирно» касалась не только тела, но и души, творец небесный и земной требовал повиновения.
Правильно ли мириться со всем этим? Или прав человек (не номер) Стенерсен? Ханжество и безнравственность возведены в ранг системы. Но ведь идет война… Удастся ли одолеть тиранию, если все будут поступать так, как солдат 2208?
В общем-то у этой жизни были и свои светлые стороны. Душа дремала, тело маршировало, поглощало пищу и спало, а ум одолевал формулы всяких там катушек и конденсаторов. Искусство беседы, которое Тур всегда ставил очень высоко, прозябало. Человеческий язык сводился к импульсам в виде тире и точек, выбиваемых телеграфным ключом, к коротким и долгим звукам в наушниках, причем темп все нарастал и нетренированное ухо слышало один сплошной писк. Непривычному глазу казалось, что руку на ключе бьет лихорадка.