Сеньорита Удача. Игра Случая

Деева Анастасия

 В числе выживших была семнадцатилетняя супруга графа – донья София. Она легкомысленно отправилась в дорогу, считая, что подобно женам первых конкистадоров, обязана следовать за мужем. С ней была её дуэнья – донья Фелисса, приходившаяся графине кузиной. Последним в этой компании оказался оруженосец дона Хулио – Доминго.

 Городской совет Санта-Фе, увидев предъявленные им бумаги заявившихся оборванцев, пришёл в ужас. Никто не ожидал высоких послов. Гостей разместили со всей пышностью, на которую был способен бедный городок.

 Первый же

донос, который получил инквизитор, касался еретика-протестанта Батиста Отвиля.

 К этому делу доминиканец и граф Нахера приступили со всей тщательностью, готовясь, как полагается, вести протоколы допроса и каждой пытки по отдельности. Этого требовал трибунал, который в данной глуши они оба представляли. Возможно, им удалось бы схватить сообщников преступника, но после первой пытки, когда рядом с заключенным никого не было, он случайно откусил себе язык, и чуть не захлебнулся собственной кровью.

 Инквизитор подозревал, что к этому причастен кто-то из местных, но искать его было бесполезно. Начни они действовать более жестко, никто не поручился бы за их собственную безопасность. В этом городке и стражи как таковой не было.

 Графу Нахера было около сорока, и более всего он беспокоился за юную, прелестную супругу. Дон Хулио был влюблён в неё той самой глубокой страстью, которая приходит лишь в зрелом возрасте. Собой рискнуть он бы мог. Это был смелый и отважный мужчина, для которого война была частью жизненного опыта. Но после суровой дороги, которую им пришлось проделать до цивилизации, он не хотел пожертвовать ни волосом с головы доньи Софии.

 Посол хотел закончить дело Отвиля как можно быстрее, чтобы попасть в Буэнос-Айрес, где был гарнизон.

 Для отца Ксаверия было всё чуть сложнее. Он не мог теперь так просто уехать. Когда протестант лишился языка, это не дало возможности ему покаяться в ереси. Если бы он смог это сделать, для него избрали бы легкий способ наказания. Для нераскаявшегося грешника путь один… Требовалось вынести обвинение церкви, передать француза светским властям, а дальше – костер и сожжение заживо.

 Городок ужаснулся тому, что именно у них, на площади перед крохотной церквушкой пройдет самое настоящее аутодафе. Для местных жителей откушенный язык француза был гарантией их собственной безопасности, но от одной мысли о костре страхом парализовало всех.

 Доминиканец старался не отступать от принятых норм ведения процесса даже в убогом городке. К делу привлекли местного священника и еще нескольких из деревенских приходов неподалеку.

 Члены городского совета, напуганные до полусмерти, выслуживались, как могли. На маленькой площади, где стояла виселица, приготовили всё, что нужно для процесса. Сколотили помост со столбом для сожжения, принесли дров, обустроили места для трибунала.

 По торжественному случаю доминиканец достал освященное знамя инквизиции, которое вёз с собой всю дорогу на теле. Отправляясь в путь из Лимы, он подозревал, что оно может понадобиться.

 Полотнище вывесили прямо над местами

для судей.

 Вечером, накануне казни, священники и привлеченные горожане с молебнами обошли площадь, церковь и совершили службу.

 Инквизитор не присутствовал на ночных молениях. Отряд быстро собранной городской милиции охранял дом, в котором он остановился. Отец Ксаверий тоже молился, но так, как полагается молиться воину. Под его рясой была тонкая нательная кольчуга, в которой он выехал из Лимы. Это была совсем не лишняя мера предосторожности. Святая инквизиция давно знала, что перед подобными мероприятиями на её представителей часто случались покушения.

 Доминиканец не хотел неожиданных сюрпризов, так как ему предстояло председательствовать на процессе.

 В Санта-Фе в ту ночь никто не спал.

 Никто из привлеченных к делу святых отцов не покинул место будущей казни ни на минуту. Всю холодную ночь на площади горели костры, а священники, не переставая, читали молитвы. Каждый горожанин мог присоединиться и помолиться за грешную душу еретика. Желающих это сделать было много. Каждый чувствовал тревожную торжественность момента, смешанную с благоговейным ужасом и жалостью к человеку, которого все хорошо знали.

 Юная графиня и ее дуэнья, ни разу за свою жизнь не бывавшие на казни через сожжение, провели в чертогах открытой церкви в молитвах до полуночи, пока совсем не замерзли. После они ушли домой, но спать так и не легли.

 Жители Санта-Фе и окрестных деревень продолжали стекаться к городской площади до самого рассвета, так как казнь была назначена с восходом солнца.

 Аутодафе, как и полагается, началось с процессии, которую возглавлял местный священник и его помощники, идущие за ним. Далее следовали граф, члены городского совета, графиня, дуэнья и знатные горожане. За ними двигался люд победнее. Процессия обошла площадь, распевая религиозные псалмы.

 Из крохотной местной тюрьмы вывели осужденного.

 На Отвиле был белая длинная рубаха, пропитанная выступившей после пыток кровью. На ней спереди был диагональный крест, который напоминал о муках святого апостола Адриана. Голову по традиции закрывал высокий колпак-короза. В туго связанные руки бедняги воткнули восковую свечу.

 Заключенного поместили в клетку для скота, которую установили тут же, рядом с трибуной. Один из священников встал рядом с клетью для того, чтобы отпустить приговариваемому грехи.

 По другую сторону от осуждённого француза встал один из членов городского совета, который должен был зачитать приговор светского суда.

 Священник начал службу, читая главы из Евангелия.

 Незадолго до того, как поднялось солнце, показался отряд городской милиции, вооруженный для охраны отца Ксаверия. Сам доминиканец, суровый и мрачный, спокойно двигался среди них в сторону сколоченной для него трибуны, чтобы руководить процессом.

 Священник прекратил читать.

 Когда отец Ксаверий сел на своё место, люди притихли.