Сенсация по заказу
Шрифт:
— Костя, — прищурился Турецкий, — что ты хочешь мне сказать?
— Хотел бы что-то конкретное, уж сказал бы, поверь, — буркнул шеф.
Если Турецкий и сомневался, то после этих слов окончательно решил ничего ему не рассказывать. Только не Меркулову. Еще охрану приставит, чего доброго. Засмеют. Дали б поездить в бронированном лимузине, усмехнулся он про себя, тогда еще куда ни шло.
— Ладно, шагай, работай, — сказал Константин Дмитриевич. — Нет, подожди. Как дело Белова?
— Как обычно. Допросы, показания…
— Тебе в науку вникать не надо, тебе для начала надо всего лишь понять, застрелился он или нет.
— Понять это, Костя, невозможно, — вздохнул Турецкий, — потому как свидетелей этому грустному событию нет и быть не может. Кроме дырки в башке. И пистолета под рукой. А предсмертное письмо он оставил.
— Дырка не свидетель, — заметил Меркулов. — Пуля — свидетель. В некотором роде.
— Пулю не нашли, — напомнил Турецкий. — Профессор сидел на стуле в профиль к окну. Пуля прошла через висок, пробила стекло и упала где-то в саду.
— Где-то… Почему же ее не нашли?
— Может, пионеры на металлолом унесли. — Этой фразой Турецкий подчеркивал, что он сам не верит, что пуля исчезла случайно.
— Помню я, в каком-то американском фильме пуля была ледяная, — улыбнулся Меркулов, который тоже не верил, что пуля пропала случайно. Никто не мог понять, куда она делась, пока Роберт Редфорд не появился… Психодрама.
Турецкий неожиданно заинтересовался:
— Что это значит?
— Что?
— Ну вот то, что ты сказал. Психодрама. Что это такое?
— Это метод психотерапевтического лечения. Постфрейдистский. Голливудские актеры его используют в своей игре, и Редфорд, я читал, особенно.
Вернувшись в свой кабинет, Турецкий позвонил Грязнову-старшему и коротко, не нагоняя страхов, рассказал о вчерашнем нападении в подъезде.
Вячеслав Иванович, однако, обеспокоился не на шутку.
— Саня, я сегодня же к тебе приставлю кого-нибудь. У Дениса людей просить не стоит — это лишать их заработка, тут же недельку надо круглосуточно последить, не меньше…
Турецкий сразу же пожалел, что позвонил.
— Славка, не говори ерунды! Это какой-нибудь качок-тинейджер.
— Ты же сказал, он постарше был.
— Ну говорил. Может, лет двадцать, а может, тридцать. Я так и не понял. Темно было. Наверно, часы хотел снять или еще чего.
— Да? — засомневался Грязнов. — А почему ты мне позвонил, если это такая чепуха? — Приятеля своего он знал как облупленного.
К этому вопросу Турецкий был не готов.
— Ну… так просто, душу отвести. Услышать твое дружеское участие. Почувствовать твое верное плечо.
— Сейчас заплачу.
— Не надо, — посоветовал Турецкий. — Тебя уволят. Министерским начальникам не пристало слезу пускать. Просто, понимаешь, у меня тут на работе такой ералаш творится… И вот еще что, будешь разговаривать
Грязнов молчал.
— Слава?!
— Ладно, ладно, — раздалось после паузы. — Не психуй. Придумаем что-нибудь.
— Я совершенно спокоен, между прочим, — возразил Турецкий. — И не надо ничего придумывать.
— Вижу, как ты спокоен, — хмыкнул Грязнов.
— Что ты можешь видеть по телефону?
— И то правда, — согласился Грязнов. — Давно ведь не виделись. Давай, может, высвободим времечко в конце недельки и выберемся куда-нибудь за город?
Идея была привлекательной. Лето. Озеро. Лес. Шашлыки… Идея была привлекательной, но малореалистичной, Турецкий хорошо знал, что к концу недели они оба так запарятся, что два дня будут спать как убитые.
— А чего тянуть? — возразил Турецкий. — До конца недельки еще дожить надо. Давай сегодня? Я после семи часов вполне могу.
— Но я сегодня никак, — виновато объяснил Гряз-нов. — Совещание у министра.
— А ты пошли его куда подальше, — легкомысленно посоветовал Турецкий.
— Совещание, министра или всех вместе?
— Сам реши, кому отдать пальму первенства.
— Знаешь, может, что и придумаю. Я перезвоню.
— Валяй.
Турецкий принялся за текущие дела, точнее, дело — сосредоточил свои усилия на расследовании гибели профессора Белова…
В обеденный перерыв он съездил на Пречистенскую набережную. Там, в Центре судебной экспертизы, он тепло поздоровался с пухленьким, жизнерадостным старичком со шкиперской бородкой по фамилии Студень и отдал ему конверт с угрожающей фотографией, который получил Шляпников, а заодно нож, с которым на него (Турецкого, конечно, а не Шляпникова) напали накануне в подъезде.
Со Студнем они были знакомы сто лет, так что бумажные формальности тут не требовались. Разумеется, Турецкий не ждал никакого ошеломляющего результата. С одной стороны, после серии неприятных разговоров ему захотелось размять ноги, с другой — детали есть детали, без проникновения в их суть никакое расследование (государственное ли, частное ли — все равно) не может двигаться вперед. Конечно, смешно было бы предположить, что на ноже окажутся отпечатки пальцев, допустим, Шамиля Басаева, а конверт лично запечатывал Усама бен Ладен…
Кстати, вот интересный вопрос: а есть ли вообще где-то отпечатки Усамы? В смысле зафиксированы ли они? Можно, конечно, посмотреть на сайте ЦРУ. На фээсбешном вряд ли найдешь путевую информацию, лениво размышлял Турецкий, выруливая с Пречистенской набережной. А впрочем, зачем лазать в Интеренет, когда на свете существует старый добрый Питер Реддвей!
Турецкий позвонил ему, и на душе сразу потеплело, когда в трубке пророкотал знакомый баритон:
— Алекс! Чер-р-ртовски р-рад тебя слышать, май фрэнд!