Сент-Ив. Принц Отто

Стивенсон Роберт Льюис

Но мне не следовало поддаваться волнению: только благодаря милости Божией я счастливо спустился из крепости; теперь мне оставалось постараться помочь остальным моим товарищам. В моих руках было еще более сажени веревки; я стал смотреть, к чему бы привязать ее, но на неровной каменистой почве не росло ни одного растения, хотя бы куста дрока.

«Ну, — подумал я, — теперь начинается второе испытание, и, мне кажется, оно будет серьезнее первого. У меня не хватит силы натянуть веревку. Если же я не буду крепко держать ее, следующий из беглецов полетит в бездну. Вряд ли ему повезет так же, как мне. Я не вижу причины, которая помешала бы ему упасть, свалиться же он может только на одно место — мне на голову».

Туман несколько рассеялся, и, глядя вверх, я видел свет в одном из сараев; это дало мне возможность понять, с какой высоты упадет беглец и с какой ужасной силой он ударится об меня. Хуже всего было то, что мы согласились действовать без сигналов.

Каждую минуту, сверяясь с часами Лекло, следующий пленник мог начать спускаться. Мне казалось, что я употребил около получаса на мое трудное путешествие, столько же времени, по моим расчетам, я простоял и внизу, натягивая веревку для моего товарища. Мне стало уже страшно — не открылся ли наш заговор, не захватили ли всех остальных? В голове проносилась мысль, что в этом случае я напрасно прожду всю ночь, прицепившись к веревке, точно рыба к крючку лесы, что утром меня найдут в этой нелепой позе. Смешная картина заставила меня невольно засмеяться. Вдруг веревка дрогнула, и я понял, что кто-то из пленников, выскользнув из туннеля, начал спускаться. Оказалось, что Готье (так звали моряка) заставил пустить его вслед за мною. Как только продолжительная тишина внушила ему уверенность в том, что веревка достаточно длинна, матрос позабыл все прежние доказательства, опередил всех других, и Лекло пустил его. Такой образ действий вполне согласовывался с характером этого человека, главный недостаток которого состоял в каком-то инстинктивном себялюбии. Однако ему пришлось довольно дорого поплатиться за то, что он получил позволение спуститься вторым: несмотря на все мои усилия, я не был в состоянии крепко держать веревку, и в конце концов Готье свалился на меня с высоты нескольких ярдов. Мы оба упали на землю. Как только моряк опомнился, он осыпал меня невероятными проклятиями и заплакал, чувствуя, что сломал себе палец, потом снова принялся браниться. Я попросил его замолчать и пристыдил, говоря, что позорно взрослому ныть как ребенку. Неужели он не слышит, что там вверху идет патруль? — спросил я его, прибавив, что шум от его падения, конечно, мог быть услышан. — Кто знает, не прислушиваются ли часовые ко всем звукам, не наклоняются ли они с зубцов в эту самую минуту, напрягая слух, — в заключение проговорил я.

Между тем патруль ушел, бегство не открылось; третий пленник спустился без труда; для четвертого это путешествие по веревке было, конечно, детской забавой; раньше, нежели внизу очутилось с десяток моих товарищей, я решил, что могу заняться собою, не нанося им ни малейшего ущерба.

Я знал их план. У них в руках была карта и альманах; они думали добраться до Грэнгмоута, где хотели украсть корабль. Даже предположив, что кража удастся, я не мог себе представить, как мои товарищи стали бы управляться с кораблем. Вообще они полагались на случайность, и только нетерпение пленников и невежество рядовых солдат могли вселять в них надежду на осуществление их невозможной затеи. Хотя раньше я относительно пленников вел себя по-товарищески, усердно делал подкоп, но благодаря всему, что передал мне адвокат, решил, спустившись со скалы, отделиться от них. Теперь я ничем не мог помочь им, как прежде, не был в состоянии заставить их слушаться моих советов. Итак, я ушел молча, не прощаясь ни с кем. Говоря правду, мне хотелось пожать руку Лекло, но силуэт последнего из спустившихся пленников сильно напоминал фигуру Клозеля, а со времени того, что произошло в бараке, я совершенно не доверял ему, предполагая, что этот человек не остановится ни перед какой низостью; впоследствии оказалось, что я не ошибся.

ГЛАВА VII

Коттедж Суанстон

У меня было два желания. Прежде всего, мне, конечно, хотелось отдалиться от Эдинбургского замка, от самого города, не говоря уже о моих товарищах по заключению. Во-вторых, я намеревался всю ночь идти по направлению к югу и утром быть подле Суанстонского коттеджа. Я даже не предполагал, что стану делать, очутившись у дома моих друзей, и не особенно задумывался над этим вопросом, так как всю жизнь питал глубокое почтение к божествам, называемым «случайностью» и «обстоятельствами». Если возможно, подготавливайте все заранее, в тех же случаях, когда это немыслимо, идите напролом, смотрите в оба и держите язык за зубами. Если человек обладает рассудком и недурной внешностью, дело в шляпе! Сперва мое путешествие было полно мелких приключений: я нечаянно заходил в сады, натыкался на дома и однажды имел несчастье разбудить целое семейство; человек, по моим предположениям бывший главой дома, даже высунулся из окна с мушкетом в руках.

Хотя я уже довольно давно расстался с моими товарищами, однако еще не успел уйти далеко от нашей тюрьмы. Вдруг мне стало ясно, что с беглецами произошло несчастье. В тишине ночи пронесся страшный вопль, вслед за тем послышался шум падения чего-то, и сейчас же со стены замка раздался мушкетный выстрел. Было страшно слышать, как в городе распространяется тревога. В крепости прозвучал барабанный бой, медленный

звон колокола. Со всех сторон загремели трещотки сторожей. Даже в безлюдном квартале, по которому я блуждал, в домах зажигали огни и стали распахивать рамы; я слышал, как жившие поблизости одна от другой семьи через окна переговаривались между собой. Наконец окликнули и меня.

— Кто там? — крикнул громкий голос.

Я мог рассмотреть, что со мной говорил высунувшийся из окна крупный человек в большом ночном колпаке; так как я еще не успел отойти от его дома, то решил, что будет умнее ему ответить. Не в первый раз моя судьба зависела от правильности английского произношения, и всегда опасность меня вдохновляла, как вдохновляет завзятого игрока. Я набросил на себя нечто вроде пальто, сделанного из моего одеяла, с целью скрыть желтое одеяние и ответил:

— Друг!

— Из-за чего поднялась вся эта травля? — спросил меня мой собеседник, употребив незнакомое мне английское выражение для обозначения понятия о травле; однако, слыша шум в городе, я отлично понял, о чем спрашивает он.

— Право, не знаю, сэр, — проговорил я, — но предполагаю, что пленники бежали.

— Проклятые! — проговорил он.

— О, сэр, их скоро поймают, — возразил я, — побег заметили вовремя. Доброго утра, сэр!

— Однако вы прогуливаетесь поздно, — сказал мой собеседник.

— О, нет, сэр, — проговорил я со смехом, — скорее рано.

Мой ответ успокоил его, и я снова двинулся в путь, восхищаясь своим успехом.

Насколько я мог судить об этом, я шел именно в желаемом мною направлении. Скоро мне пришлось очутиться на улице, вдали которой раздавался звук трещотки сторожа; как мне кажется, в домах, стоявших справа и слева, была раскрыта шестая часть окон; люди во всевозможных ночных костюмах разговаривали между собой с трагическим видом. Тут мне снова пришлось пройти сквозь строй множества вопросов и все время слышать трещотку, которая звучала все ближе и ближе, но так как я шел необычайно скоро, так как я говорил, как человек хорошего круга, а фонари светили настолько тускло, что рассмотреть мое платье было нельзя, я еще раз счастливо избежал опасности. Один человек, правда, спросил меня, куда я иду в такое время, но я дал ему неопределенный, беспечный ответ, который, по-видимому, удовлетворил его. В ту минуту, когда наконец мне удалось свернуть с этой опасной улицы, я заметил, что в противоположном ее конце появился фонарь ночного сторожа. Теперь я был в безопасности на темной большой дороге, вдали от фонарей, вдали от возможности встретить ночного сторожа. Однако не успел я пройти по шоссе и сотни ярдов, как со стороны на меня бросился какой-то человек. Я отскочил от него и остановился настороже, проклиная судьбу за то, что в руках у меня не было никакого оружия, и раздумывая, с кем я имею дело, с офицером или с ночным бродягой. Кого из двух я встретил бы охотнее — мне было трудно решить. Мой противник молча стоял передо мной; несмотря на густую темноту, я видел, что он слегка покачивался, наклонялся, точно придумывая, как бы повыгоднее напасть на меня. Наконец он сказал:

— Добрый друг (услышав эти слова, я насторожил уши), добрый друг, не сообщите ли вы мне одного маленького сведения, необходимого для меня? А именно: какая дорога ведет в Крэмонд?

Я засмеялся громко и весело, подошел к гуляке, взял его за плечи и, взглянув ему прямо в лицо, проговорил:

— Друг мой, мне кажется, я лучше вас самих знаю, что вам нужнее всего. Прости вас Господь за то, что вы напугали меня. Идите-ка в Эдинбург!

Я толкнул моего собеседника, и он пошел по указанному мной направлению с пассивной быстротой брошенного мячика. Скоро незнакомец исчез в темноте, идя туда, откуда я сам только что пришел.

Отделавшись от этого глупца, я продолжал свой путь, поднялся на отлогий холм, спустился в деревню, бывшую с другой его стороны, и наконец очутился на подъеме к Пентлэндам, невдалеке от цели моего ночного странствия. Туман поредел; по мере того, как я поднимался, меня обступала все более и более светлая, звездная ночь; я ясно видел перед собой вершины Пентлэндских гор, за мною лежала долина форта и города, в котором я недавно томился в плену; пелена тумана окутывала их. На склоне горы я встретил только фермерскую повозку; стук ее колес донесся ко мне издалека, становясь все громче и громче; тележка проехала мимо меня, когда только начал брезжить рассвет; она мелькнула, точно сонное видение, две фигуры, сидевшие в повозке, покачивались в такт рыси лошади; мне кажется, эти люди спали; судя по тому, что я рассмотрел шаль, покрывавшую голову и плечи одной из фигур, я понял, что это была женщина. Вскоре стало заметно светлее, туман отступал и клубами уходил вниз. Восток засиял, украсился светлыми полосами; замок, скала, шпили башен и трубы верхнего города мало-помалу выступали из мглы, поднимаясь как острова из постепенно отступавшего от них облака. Вокруг меня расстилалась лесистая местность, дорога, извиваясь, шла вверх, прохожих не было видно ни души, птицы чирикали, как мне казалось, чтобы согреться; ветви деревьев ударялись одна о другую, ветер срывал с них красные листья.