Сентиментальная лирика о любви
Шрифт:
впечатано солнце в зрачок.
Какое тяжелое
сердечко мое с кулачок.
И люди, и символы
и дня моего, и веков –
Твардовский и Симонов,
Луконин, Орлов, Смеляков…
Как пусто и скорбно
без вас на планете родной.
И все же, подобно
поэту эпохи иной,
как выход счастливый
из боли, которой больна, –
не то, что ушли вы,
что – были, я помнить
«Иду от печки…»
…Иду от печки,
от уздечки,
которой лошадь вряд ли рада.
Иду от слова,
от засова,
который отодвинуть надо.
Открыть для воли,
отворить,
запрячь слова и рассупонить,
и тут же про задачу вспомнить,
про смысл и цель:
заговорить!
Ах, если б всё так просто было,
как молоток,
скребок
и мыло:
стирай,
скреби
и отбивай!
И вот, отмыты и отбиты,
лежат слова на поле битвы.
Чужие.
Без опорных свай.
А я молчу, как и молчала,
и начинаю от начала:
иду от сердца и ума.
Не от уздечки,
не от печки –
от речи, от истоков речки,
а речка – это я сама…
Художник
Назначенье – художник.
Среди прочих его укажите,
средь ученых, дотошных:
утешитель, шаман, небожитель.
Ничего не разрушив,
не нарушив, не злясь, не бастуя,
только делает души
аккуратно, как делают стулья.
Как хлебы выпекают,
как, забыв о нажимах, наживах,
за порог выбегают
в луч рассвета, под нежность снежинок.
Нам, художникам, просто.
Где сломает мозги кто угодно,
нам неймется, поется
и в пространстве, и в клетке
свободно.
На спасительный дождик
откликается сущее наше.
И шагает художник,
воротник, как подросток, поднявши.
Не дрожит и не тужит,
никому не грозит, не карает,
запускает по лужам
свой бессмертный бумажный кораблик.
Свои
Памяти Володи Корнилова
1
Простите все, кого люблю,
с кем я бывала невнимательна, –
свои! –
то – до небес, а то – к нулю.
Когда я буду в дальнем, том,
где судит только Бог повинного,
откроете – потом, потом! –
на все любовь меня подвигнула.
И если опыт мой ценим,
не вслед, рыданьями напрасными –
при жизни именно к своим
вы будьте бережны и ласковы!
2
Отчего этот воздух так горек и кисл,
отчего сквозь прикрытые веки
открывается суть, открывается смысл –
для того, чтоб закрыться навеки?
Но шумит надо мной, за спиной пара крыл,
отвергая опоры, перила,
для того, чтобы то, что ты мне приоткрыл,
для себя до конца я открыла.
«Я не согласна с нею…»
Памяти Ю.Д.
Я не согласна с нею.
Зачем она ушла?
Она была сложнее,
нежней, чем я, была.
Сама за край предела,
хоть это и грешно,
ушла, не захотела
досматривать кино.
А для меня – не пытка,
что время бьёт и злит,
Я больше любопытна,
чем опыт мне велит.
Нескладно и накладно…
Но я в который раз
прошу судьбу: «Ну, ладно, –
ещё один сеанс!»
И шаг несу упруго
к неясной цели той…
Прости меня, подруга,
под вечною плитой.
«У вдов друзей…»
У вдов друзей
печальное житье.
От этой доли некуда деваться:
век помнить назначение свое –
писательской женою оставаться.
Она тогда сияла и цвела –
особая порода, племя, раса.
При старом муже девочкой была,
теперь сама стара и седовласа.
Когда их соберется больше двух,
неважно, что мы их героев хаем,
они стихи мужей читают вслух,
их прозу поминают с придыханьем.
Восходят позабытые слова.
Вдова больных и светлых слез не прячет!
И я – вдова,
и я еще жива.
А обо мне хоть кто-нибудь заплачет?
Защищаюсь
Р. Рудашевскому
С пестротой своей жанровой
время нас не голубит,
век упрямо не жалует…
А сосед меня любит!
То есть, как и желаемо,
нет добрей и верней.
И ключи я дала ему
от квартиры моей.