Сентиментальное путешествие
Шрифт:
Вышла ссора между горными айсорами и урмийскими.
До этого они не враждовали.
Так иногда в 1918-м, голодом меченном году, среди обоев, притертых льдом к стенам, люди спали вместе, потому что так теплей. Было так холодно, что они даже не ненавидели
До весны.
Урмийские айсоры хотели идти назад отомстить за разоренные места и зарезать Синко-убийцу.
Бросая детей, они знали, что Синко идет сзади. У горных же уже перекипело сердце, и слишком устали они, чтобы идти через горы в третий раз.
У Ниневии они были почти дома.
Турок уже не было.
Дрались с одними курдами.
Для айсоров персы – как масло для ножа.
Урмийские айсоры шли быстро.
Синко бежал в Тавриз.
Айсоры обложили Тавриз.
Тавриз большой город, в нем очень много дверей в глиняных стенах улиц.
Персидские города считаются не на количество жителей, а на число дверей. Двери низенькие, с деревянными запорами, а что за ними, неизвестно. Айсоры узнали бы, хотя они и сломали бы двери не из любопытства.
Тогда доктор Шед сел на правую сторону передней скамейки своего шарабана.
Черного шарабана с желтыми колесами. Доктор Шед в черном сюртуке, с седыми волосами проехал сквозь войско айсоров в город Тавриз.
Доктор Шед вывел навстречу войску с ободранными ногами и сердцем – не одни только железные подковы лошадей стирают каменные горы – три тысячи пятьсот детей, подобранных
Доктор Шед отдал детей отцам и сам взял Синко рукой за руку, посадил его рядом с собой на переднюю скамейку прямоугольного шарабана и увез судить в Багдад к англичанам.
Никто не преградил дорогу Шеду.
Нет, не нужно было мне писать этого. Я согрел свое сердце. Оно – болит.
Жаль мне Россию. Кто научит русских вьючить на верблюдов полосатые вьюки и связывать шерстяными веревками длинные змеи караванов, которые пойдут через опустелые поля Поволжья.
Доктор Шед, я человек с Востока, потому что идет Восток от Пскова, а раньше от Вержболова, и идет Восток, как и прежде, от русской границы до трех океанов.
Доктор Шед! Горьки лестницы изгнания. Доктор Шед! Пестрой крысой прошел я дорогу от Ушнуэ до Петербурга с бегущими солдатами; я прошел дорогу от Жмеринки до Петербурга в голой толпе пленных, идущих из Германии.
С нами шел вагон с гробами, и на гробах было написано смоляной скорописью: «Гробы обратно».
А сейчас живу среди эмигрантов и сам обращаюсь в тень среди теней.
Горек в Берлине шницель по-венски.
Я прожил в Петербурге с 1918-го по 1922-й.
Именем вашим, и именем доктора Горбенко, который не позволил народу убить раненых греков в Херсоне, и безымянным именем шофера, просящего меня прийти спасать станки, я кончаю эту книгу.