Сепаратисты
Шрифт:
В результате страшного многолетнего мятежа, по поздним оценкам, свыше трети населения погибло. Целые районы обезлюдели и вновь обещанные поместья оставались без работников. Партизанская война все больше и больше принимала формы истребления. Чудо, что после этого вообще остались какие-либо патраны.
Это всерьез обеспокоило королевские власти, благо предыдущий монарх скончался, а новый стремился не столько всех недовольных вырезать, сколько наполнить давно и прочно пустовавшую казну.
Магур четвертый оказался реалистом и пошел на компромисс, позволивший загасить бесконечную партизанскую войну. Земли ортодоксальной
Позднее в Кланы реформизм все-таки проник, но в совершенно другой форме. Его принимали практически в пику официальным Шиольским предписаниям для верующих. Сектанты требовали проповедь в церкви на живом, народном языке. Отсутствия подчиненности сверху донизу. Церковная организация должна представлять собой совокупность приходов, управляемых пасторами, избираемыми прихожанами. Возможно существование проповедников и наставников, но ни в коем случае назначение другим духовником. По сану все равны между собой. Вот авторитет мог быть различным и к словам одного прислушивались больше, чем к другому.
Ортодоксальная церковь объединяла под своим управлением все-таки две трети патранов. Множество реформистских сект не имея общего руководства могли влиять на население существенно меньше и ограниченнее. В основном в рамках собственных общин. И все же в одном Клане частенько можно было встретить представителей нескольких религиозных направлений, включая ортодоксальную церковь.
Категорически неприемлемым для патранов по-прежнему являлся переход в шиольский реформизм с королем в виде высшей духовной власти. Ушедшего в данный Храм, неважно из каких соображений, переставали считать патраном, членом Клана. Родная семья не желала иметь с ним ничего общего. Идея бойкота для идущих против общества не родилась на пустом месте. У нее имелись давние глубокие корни.
124-м семействам лендлордов, награжденным огромными поместьями после восстания Ангуса, официально запрещалось королевским указом: вступать в браки с местными жителями, говорить на крэльском языке. Нельзя было позволять пасти патранам скот на своих лугах, продавать им землю, оказывать помощь ортодоксальным священникам и пригашать их в дом.
Список запрещенного был огромен и рассчитан воспрепятствовать сближению в любой форме. Наказанием за нарушение указа могла быть не только конфискация поместья, но одно время и казнь провинившегося. Повторения мятежа, когда лорд встал во главе бунтовщиков, метрополии не требовалось.
Те же условия касались и двенадцати тысяч фермеров-шиольцев, привезенных для обработки запустевших земель. Их специально расселили в окрестностях Синенда. Купцы и ремесленников города, героически сражавшиеся с восставшими ортодоксами, получили серьезные привилегии в торговле. В будущем они имели полноценнее королевское гражданство, дающее многие права и даже заметно сниженные по сравнению с остальной частью населения острова налоги.
Синендцев насчитали по последней переписи не более четырехсот тысяч, зато это была наиболее лояльная королевству часть жителей Патры. Они и на войну выставили семьдесят пять с лишним тысяч человек, намного выше в процентном отношении не только остального острова, даже метрополии. Генерал Бакли, к примеру, был один из них.
Все
Они вылезли из поезда в толпе паломников, не привлекая внимания в общей куче. Тут присутствовали люди всех возрастов и достатка. Дети, старики, взрослые люди. От явно нищих, одетых в дранные лохмотья, до разодетых по последней столичной моде дамочек и солидных мужчин. Среди ортодоксов посетить хоть раз в жизни Гору считалось богоугодным делом, а помолится там перед важным делом хорошим тоном. Конечно, не все могли отправиться в паломничество, бросив все дела, но редко кто хоть раз в жизни не поднимался наверх в монастырь.
Дорога в гору была достаточно крутая и под противным мелко моросящим дождем с сильными порывами ветра не слишком приятная. Петь гимны и молитвы, как некоторые попутчики как-то не тянуло. Остатки тепла давно выветрились из тела и ощущения были не из самых приятных. Очень хотелось поскорее забраться под крышу и сидеть у печки, пока зубы не перестанут выбивать дробь, а руки согреются. Оглянувшись Стен убедился, что его добровольная охрана тоже не лучиться счастьем. Ладони глубоко в карманах, вид грустный.
Зато благочинный так и шествовал с невозмутимым видом, не замечая окружающей обстановки. На бритую макушку падали размерено капли дождя, а ему хоть бы хны, как бы не чувствует. Губы его шевелились, но что он произносил Шаманов так и не разобрал. На знакомую молитву не походило. Смахивало на ритмичные куплеты, вроде армейских, они тоже облегчают движение. Кстати имелась еще одна более удобная дорога, по которой возили грузы, но это было бы крайне неприлично прийти к монастырю постороннему человеку по ней.
Наверху, как по заказу дождь прекратился и из-за хмурых туч выглянуло солнце, даря паломникам тепло и утешая. Воздух явно приобрел вечно произносимое и смутно понимаемое 'благорастворение'. Проще говоря, дышалось легко и приятно, вид с вершины открывался на окрестности замечательный. Леса, пашни и озера. Пастораль.
Посвященный что-то невнятно пробурчал и умчался, предоставив осматриваться самостоятельно. Стен суетиться не стал. Позовут. Принялся озираться. Одно дело картинки или фотографии, совсем другое — реальное впечатление значительности, власти и красоты.
Прямо перед носом мощная стена, окружающая монастырь со всех сторон. Она сложена из самых разнообразных по виду, цвету, размеру и даже происхождению камней, скрепленных цементом. Рядом с гранитом песчаник и даже обычные кирпичи. Чужак непременно покрутит пальцем у виска. Местным и не только ортодоксам ничего объяснять не требуется.
Во время восстания монастырь был осажден и частично разрушен. Тогда шиольские победители по всей Патре ломали Храмы, монастыри и дома. После замирения по призыву архиепископа к подножию Горы привезли множество камней из уничтоженных зданий. От каждого Храма из самых дальних мест везли и складывали в кучи. А паломники тащили их наверх. Вот из разрушенного и выросла защищающая монастырь стена, на фундаменте из прежних блоков. Не столько практически, сколько символически прикрывая сооружения за ней.