Сепсис

Самарина Элина

Официант раскладывал на столе блюдо с крупными раками и пиво. Застольники молча разглядывали друг друга. Наслышаны друг о друге они были давно. А теперь и встретились лицом к лицу.

— Это ты хорошо сказал, Фауст: тратить деньги с пользой для себя ты умеешь. Хорошо умеешь. В этом я тебе могу от души похлопать… Браво! Но когда ты суешь руку в чужие лопатники… Бери раков: свежие, отборные. По моему спецзаказу… Когда ты в чужие кошельки свои ловкие пальчики суешь, это меня раздражает.

Паустовский, не мигая, не меняя позы, наблюдал

за Диким. По его холеному лицу блуждала улыбка, а от всего существа его веяло холодом и надменностью. К пиву и ракам он не притронулся. Из расставленных на столе приборов использовал только пепельницу.

Зато Дикий наслаждался и пивом и раками: членистоногие, один за другим, исчезали с блюда.

— Что-то я не припомню, чтобы лазил по чужим кошелькам. Говоришь со мной, а имеешь в виду кого-то из своего окружения.

— Да это я так, к примеру, — Дикий отрывал лапки рака и с аппетитом отправлял их в рот. Ел он вкусно, смачно, заразительно. — Это я к тому, что если кто-нибудь сунет свою клешню в мою ипархию, то эту клешню я вот так… — он с хрустом переломил лапку и положил ее под жернова своих мощных зубов. — Это я к примеру.

— Ну а меня зачем приглашал? Показать, как ты вареным ракам ножки-ручки ломаешь? Так этим можешь удивить моего племянника: он еще дошкольного возраста.

— Знаю, знаю… — сквозь пережев пробурчал Дикий, — знаю, что ты не пугливый… Поэтому был уверен, что ты один придешь.

— Я-то один. В отличие от тебя.

— Это почему же в отличие? — удивился Дикий. — Или у тебя в глазах двоится. Вот он я, Рудик Дикий, — один-одинешенек, как перс.

— Если не считать тех двоих, которые через столик, за моей спиной, и третьего, который передо мной вошел, сигналы тебе подавал, а сейчас за стойкой сидит. И не знаю, сколько в машине, которая увязалась за мной от самого офиса… Если этих не считать, — ты и в самом деле: один-одинешенек. Как перст.

Дикий на мгновенье смешался, смутился. Только на миг. Но Фауст просек. Подметил и, не таясь, усмехнулся.

«Силен, парень, — с досадой подумал Рудик. — Ох и силен! Вот этот бы ко мне в кодлу, вместо Лекса. Хотя нет: зачем мне Фауст. Он же меня с потрохами кинет! Нет уж: лучше Лекс, чем этот пройдоха».

— Я не знаю, кого ты считаешь «моими» людьми. Не знаю, кто тебя сопровождал. Это меня не касается. Я встретился с тобой, чтобы сказать: Бравин — мой человек. Кто прет на него — прет на меня. Кто поперек его пути встает — мне дорогу перекрывает. Ну и со всеми вытекающими последствиями. Я понятно сказал? — Дикий выразительно посмотрел на Павла, но тот и бровью не повел. Вернее, сделал короткое движение пальцем, еле заметное. Но адресованное не Дикому, а официанту. Тот, не бегом, но очень поспешно приблизился и почтительно замер.

«Вот падла! — завистливо восхитился Дикий. — Умеет же, курва, нести себя по жизни! Каждое движение, паскуда, в масть, в цель!»

Основания для зависти были. Дикий, сам Рудик Дикий сидел

за этим столиком. К нему официанты подлетали на цырлах, с угодливыми рожами. Но это потому, что бздят они его! А этого — уважают!

— Стакан минеральной. Без газа, — заказал Фауст.

И здесь заметил Дикий различия: Вот, заказывает, ха! Смешно даже — воду минеральную. А посмотри, как солидно. И кельнер — как трепетно слушает, как солидно кивает! Ну, цирк! «Ведь не было этого трепета, когда он, Дикий, этому же казачку на двести баксов заказ сделал!.. — Хрен ты у меня чаевые получишь!» — гневно посмотрел он вслед официанту.

— А что так жидко? — поинтересовался у Фауста. — Газводу можно было и в лотке купить. А я, видишь, старался, угодить тебе хотел. А ты пиво с раками не любишь? Или меня укусить хотел? Стол, мол, дешевый! — Дикий был раздосадован и повел себя не очень умно.

Но Паустовский игнорировал эту мелкую истерику. Выпустив, вместо ответа, длинную струйку дыма, спросил с легким недовольством:

— Я не совсем понял, мы ради чего собрались?

— Я уже сказал: от моих людей — ручки шаловливые прочь!

— А какое отношение я имею к твоим людям и делам?

— Самое прямое: к Алексею Бравину через Димку подкатывался? Из-за земельного участка в Татарской ССР?

— Димка — это кто: Донской?.. Правильно, подкатывался Дон. Но разве с твоими людьми вообще не следует дел вести? Насколько я понимаю, земельный участок у этого Брагина не отнимали, а выторговывали. Не получилось — жопа об жопу — разбежались. Что здесь тебя возмутило?

— Э, Фауст, ты уже на гнилые заходы пошел! Считаешь, что похитить телку — жену его — это нормальное дело? Или коляску заминировать? Есть у меня в бригаде оторвы, махновцы беспредельные, но даже им в голову не придет таким макаром бизнес строить.

Сделав пару глотков из принесенного бокала, Фауст промокнул губы:

— О чем это ты? Какую жену? Какую бомбу? Может, у этого Бравина еще какие проблемы: астма бронхиальная или язва желудка? Так и это впиши. Я добрый. Все приму.

— Хочешь сказать, что к хищению жены Бравина — никаким боком?!

— Именно так.

— И машину его не ты заряжал?! А если я скажу, что вопрос этот мы уже пробили до самого дна. А на дне его знаешь, кто оказался?… Даю голову на отсечение — не угадаешь! Там оказался — Хохол!

— Хохлов Жора, что ли?

— Во-во. Жорка Хохлов. Или его тоже не знаешь? — Рудик скорчил шутовскую гримасу, но впечатления не произвел.

— Хохол — вольный стрелок. И ты это знаешь не хуже меня. Кто его заказал, тому он служит. Ко мне не приписан — ни юридически, ни фактически. И вообще, с Хохлом меня связывает всего лишь дружба! А дружба и бизнес — понятия разных уровней.

— «Разные уровни»? Хм… Интересный у нас разговор. А ведь стрелочка эта могла лет десять тому состояться. Тогда начальником охраны был у тебя Серый. Сергей Овчинников? Помнишь?